2

Когда Катенькины родные пошли провожать ее на вокзал, они нарядились как на праздник.

Стоял изумительный день, воздух был бодрящим и удивительно прозрачным. Хорошо в такой день начинать новое дело! Почерневшая корка снега еще покрывала поля, луга и единственную асфальтированную улицу станицы — улицу Суворова (которая до прошлого года была улицей Ленина) с ее унылыми приземистыми домами, единственным украшением которых были разноцветные ставни — у кого красные, у кого голубые. В России весна — лучшее и самое любимое время года. Катенька ощущала, как под грязным покровом прошлогоднего снега начинает бурлить вода. Остатки льда таяли на глазах, свежие ручьи клокотали, пенились, то сливаясь друг с дружкой, то снова разделяясь на рукава. А из-под побежденной снежной корки уже пробивались первые подснежники, стволы деревьев начинали источать сок, жаворонки и синички, приветствуя весну, наполняли воздух радостными трелями.

На Катеньке была кроличья шубка и белые сапожки, джинсовая турецкая мини-юбка и алый свитер, ее любимый, украшенный стеклярусом. Ее отец, в фетровом пальто поверх медицинского халата, нес ее единственную сумку к их белой «Волге». Автомобиль был старым и ржавым, но его просторный салон и добротность напоминали о том хорошем, что было в СССР. «Волга» доктора была предвестником важных событий в домах, к которым она подъезжала: там ожидался визит либо аиста, либо старухи с косой. Клоп, в потертом засаленном коричневом костюме, красной рубахе, застегнутой на все пуговицы, но без галстука, с медалями на груди (за Сталинград, Курск, Берлин), сел с Бабой и Татьяной в машину. Катенька, семейный талисман, станичная героиня, села впереди.

Жители станицы вышли на улицу, чтобы попрощаться с ней, когда «Волга» проезжала по бывшей улице Ленина мимо построенного еще в семидесятые годы панельного дома.

Катенька помахала розовощеким женщинам в белых халатах из магазина «Мясо — Молоко»; завитым машинисткам из сельсовета, самому председателю, который походил на южноамериканского эстрадного певца в своем белом костюме и с пышной прической. Бесо и другие ингуши из магазина «Овощи» забросили в окошко «Волги» пакет со свежими помидорами. А казак Стенька, покрытый татуировками качок и хвастун из ночного клуба «Вегас-Калифорния», в кожаной куртке и «вареных» джинсах, расщедрился на банку мексиканского пива и флакончик духов «Почему бы и нет?» греческого производства. Хозяин маленького киоска по имени Гайдар, глава смуглого азербайджанского семейства в барашковых папахах, бросил в машину батончик «Твикс». Катенька тут же отдала подарок отцу, который в течение дня испытывал непреодолимую потребность в сладком и с волчьим аппетитом поглощал шоколадные батончики. Но где же Андрей?

Вот он, улыбается своей ласковой, нежной улыбкой.

Его манящие глаза, как она решила, просто созданы для долгих прощаний при отъезде. Одетый в обычные темно-синие джинсы, он ожидал на ступеньках небольшого вокзала. Как и ее отец, Андрей не хотел, чтобы она ехала в Лондон, и прошлой ночью умолял ее подождать до конца весны, когда они смогут поехать в отпуск и позагорать в Крыму.

Его поцелуи и доводы почти убедили Катеньку, пока она игриво не осадила его: «Андрюша, не так быстро. Я подумаю». Он надулся, она его утешала, думая о том, как же ей нравятся его зеленые глаза, — но разве их можно сравнить с Лондоном, Москвой, кандидатской, за которую она принялась, ее командировкой как историка? Она хотела стать писателем-историком России времен Екатерины; она мечтала, что будет жить в Москве, издавать солидные книги и, возможно, когда-нибудь ее изберут в Академию наук…

Андрей, как и отец, вызвался донести ее небольшой багаж.