Ее рука, сжимавшая маузер, онемела. За несколько месяцев до того Мендель возил ее за город в березовый лес и учил стрелять: вскоре она стала чаще попадать в цель, нежели промахиваться. Когда партия прикажет убить Сагана, она убьет его.

— Что это у вас там, в кармане?

Сердце ухнуло вниз. Она услышала свой донельзя незнакомый голос: глубокий, спокойный.

— Арестуйте меня, если вам угодно. Тогда в участке одна из ваших медуз горгон меня обыщет.

— Между нами, Сашенька, существует большая разница в одном: я верю в то, что человеческая жизнь священна. Вы верите в террор. Почему вашим товарищам так нужно убивать? Неужели так устроен их ум? Кто они — преступники или сумасшедшие? Иной раз я теряюсь в догадках.

Сашенька снова встала.

— Ротмистр, у вас есть дом? Вы женаты?

— Да.

— И дети есть?

— Пока нет.

— Счастливый брак? — Сашенька потерла уставшие глаза.

— А разве браки бывают счастливыми? — последовал ответ.

— Мне жаль вас, — призналась она. — А вот я никогда не выйду замуж. Доброй ночи.

— Один вопрос, Земфира. Полагаете, что мне бы надо быть дома, а не здесь?

Сашенька нахмурилась.

— Это вовсе не комплимент вам. Подозреваю, что большинству мужчин не хочется идти домой. Особенно таким вампирам, как мы с вами.

Оказавшись вновь на улице, Сашенька почувствовала, как мелкий мокрый снег ласкает ее лицо и ресницы. Саган явно был непростым полицейским. Она играла с ним, выводила на разговор. Он был старше ее, намного старше, и за свою жизнь завербовал не одного двойного агента, но его самодовольная уверенность в умении вести «большую игру» была его ахиллесовой пятой.

Непостижимым образом она раскусила его и подала партии на блюдечке с голубой каемочкой. Вдалеке просвистел ночной трамвай. Черный дым от заводских труб обвил серебряный диск луны. Светало: небо окрасилось розовым, а снег стал пурпурным. Еле слышно прошуршали сани, и она окликнула извозчика.

Холодная сталь маузера в кармане жгла ей пальцы.

— Опять подорожал овес, — сказал извозчик, подергивая спутанную бороду, когда лошадь рысью пустилась к особняку Цейтлиных на Большой Морской.

21

Барон Цейтлин постучал в будуар Ариадны и, не дожидаясь разрешения, вошел. Был полдень, но Ариадна еще не вставала, она лежала в кровати в шелковом пеньюаре с рукавами по локоть, которые даже не скрывали синяков на белоснежных плечах. В комнате пахло яичницей и кофе. Леонид принес ей завтрак раньше, и теперь расписной деревянный поднос с грязными тарелками и пустыми бокалами стоял у кровати. Горничная Люда готовила платья — для обеда, для визита к друзьям, для ресторана, потом для ужина.

Пять платьев. Неужели и впрямь необходимо так много нарядов?

— Это подойдет для чая, госпожа баронесса? — Люда показалась из будуара, держа крепдешиновое платье. — Господин барон! Доброе утро!

— Люда, оставь нас.

— Слушаюсь, хозяин.

— Присаживайся, Самуил, — предложила Ариадна, потягиваясь: было видно, как ей нравится демонстрировать свое тело. — Что произошло? Крах на бирже? Ведь это единственное, что тебя волнует, верно?

— Я лучше постою. — Барон ощутил, как сильно он сжал в зубах сигару.

Ариадна напряглась.

— Да что с тобой? Ты же всегда присаживаешься. Хочешь, я прикажу подать кофе? — Она потянулась за колокольчиком. Нет, благодарю.

— Как хочешь. Я так отлично провела вчера время! Опять встречалась со Старцем.