Памятуя о женщине, которая напала на нее в тюрьме, Сашенька резко оттолкнула девку, но у той изо рта пошла пена, и она вдруг впилась зубами в Сашенькину руку. Девушка закричала от боли, стряхнула с себя крестьянку (позже Саган сообщил, что то была дочь Распутина) и решительно потянулась к матери. Схватила ее за руку и за ногу и вытянула из кучи. Остальные женщины пытались помешать ей, но Саган с еще одним жандармом оттеснили их.

Существо, которое было ее матерью, лежало теперь у ее ног, дрожа и всхлипывая, под равнодушными взглядами Сагана и жандармов, которые обсуждали предстоящее вскрытие тела Распутина и гадали, кто его убил.

— Благослови Господи этих людей за любовь к Отечеству! — воскликнул один из жандармов.

Услышав высочайшие имена — Юсуповых и великих князей — Сашенька не обратила на них никакого внимания и не знала, что делать дальше. Предплечье пронзила резкая боль: Сашенька разглядела на руке следы укуса крестьянки. Ариадна была в простом цветастом платье — совсем не похожем на то, что она носила ранее, и Сашенька поняла, что мать хотела предстать перед Старцем Григорием кроткой овечкой.

— Возьмите себя в руки, мадемуазель Цейтлина.

Необходимо увести ее отсюда немедленно, — велел Саган, надевая свой котелок. — Я помогу вам. Держите ее под руки.

Вдвоем с Саганом они взяли Ариадну под руки и вытащили в коридор. Мать продолжала всхлипывать и что-то бессвязно бормотать. Когда они проходили мимо генерала со свитой, Сашенька испугалась, что ее станут жалеть, но на них едва обратили внимание.

— Они и не такое видели, Земфира, — прошептал Саган. На лестничной площадке Ариадна вновь зашлась в крике:

— Григорий, Григорий! Отзовись! Как же мы без тебя? Кто нас благословит? Кто отпустит нам грехи наши? Григорий! Я должна дождаться его! Он вернется за мной… — Она пыталась выскользнуть, царапалась и кусалась, рвалась назад в квартиру, но Саган молниеносно схватил ее и подозвал двух городовых, охранявших парадную дверь.

— Нам без вас не справиться, господа!

Один городовой, заняв Сашенькино место, взял Ариадну под руку слева, Саган справа, а второй городовой, натянув шапку, подхватил ее за обе ноги.

Втроем они снесли Ариадну по лестнице; платье у нее задралось, открыв подвязки на чулках и голые ноги.

Сашенька отвернулась, напуганная и отчаявшаяся, однако благодарная им за помощь. Под пристальным взглядом полиции она пересекла двор, надеясь, что никто не догадается, что это непотребство — ее мать.

Сашеньку охватили жалость и стыд.

Авто, за рулем которого сидел жандармский вахмистр, сдало назад во двор.

— Сажайте ее в машину, — приказал запыхавшийся Саган. Один из жандармов, находившихся во дворе, открыл дверцу и сам забрался внутрь, помогая усадить Ариадну в машину. — Отвезите ее домой, Сашенька. Желаю удачи!

Саган захлопнул дверцу и наклонился к шоферу.

— Спасибо, вахмистр! На Большую Морскую, да поживей! — Саган пристукнул кулаком по крыше автомобиля. Сашенька осталась в машине одна с матерью — это напомнило ей то время, когда после революции 1905 года они путешествовали по Европе в собственном салон-вагоне. Она вспоминала цокот копыт казацких лошадей по заледенелым мостовым, вспомнила, как Цейтлин отослал их на запад. Ариадна, уже тогда вечно полупьяная, носила алую парчу и вела себя как королева, причем ее неизменно сопровождал очередной «дядя». Были среди них розовощекий англичанин, некий гвардейский офицер в золоченой кирасе и высокой медвежьей шапке, барон Мандро по прозвищу Ящерка, стареющий еврей из Галиции с черной повязкой на глазу, нарумяненными щеками и волосатыми руками, похожими на тараканьи лапки.

Однажды он похлопал Сашеньку по щеке.