Однажды он похлопал Сашеньку по щеке. Она укусила его — девушке до сих пор чудился привкус алой крови Ящерки на языке, — и Ариадна закатила дочери пощечину.

— Убирайся вон, гадкая девчонка! — И Сашеньку вынесли из комнаты, а она кричала и лягалась. Теперь, десять лет спустя, она несет брыкающуюся и орущую Ариадну.

Сашенька вгляделась в окно: ей так хотелось быть на улице, на заводе или на явке — рядом с товарищами, подальше от домашних проблем. В ресторанах и ночных клубах толпилось множество людей. Стайка шлюх прошла мимо Исаакиевского к «Астории» — разодетых во все алое, золотое и в блестящую в темноте на фоне снега кожу. Сашеньке они напомнили гвардейский полк.

Санкт-Петербург лихорадило, никогда еще ставки в покер не были так высоки, никогда еще не было так много кутил, так много лимузинов у дверей «Астории»… Это пир перед чумой?

Когда голова Ариадны упала Сашеньке на плечо, девушка сказала себе, что она марксистка и большевичка, больше у нее нет ничего общего с родителями.

23

— Ваша гостья уже прибыла, господин барон. Цейтлин попросил даму встретиться с ним в «Дононе» на Мойке, 24. Вечером в ресторане полно политиков, богачей, куртизанок, а днем в «Дононе» людей было мало, поэтому Цейтлин частенько использовал для конфиденциальных встреч свой личный кабинет.

Именно здесь, в своем личном кабинете, который так и называли, «кабинет барона», в августе 1914-го Цейтлин встречался с военным министром, чтобы окончательно обсудить поставку прикладов для царской армии.

С утра он позвонил метрдотелю Жану-Антуану, выходцу из Марселя, славящемуся своим благоразумием и памятью на имена, а также тактом в урегулировании наиболее скандальных сцен.

— Mais d’accord, mon baron, — ответил Жан-Антуан.

— Ваш кабинет готов. Шампанское со льдом? Ваши любимые раки? Или просто английский чай с пирожными и шотландский виски?

— Просто чай.

— Я сейчас же пошлю в английский магазин.

Обычно Цейтлин ездил на авто, но сегодня натянул шапку-ушанку, черное пальто с бобровым воротником, галоши на теплой подкладке поверх открытых серых туфель, взял трость с серебряным набалдашником в форме волчьей головы — и вышел из дому незамеченным.

Цейтлину нравилось бродить неузнанным по темным улицам, без шофера и охраны. Снегопад прекратился, но из-за сильного мороза снежный наст тут же превращался в лед. Он почти слышал, как на Неве затягивается каждая трещина и излом серой ледовой корки. На улицах зажгли фонари, по рельсам грохотали трамваи. За его спиной раздались звон бубенцов и хохот. Сани с толпой улюлюкающих студентов промчались мимо него и унеслись прочь.

Сейчас молодежь делала то, что ей взбредало в голову. У них не было никаких ценностей, никакой дисциплины.

Что лучше — быть бедным или богатым?

Посмотрите на его взбалмошную жену! А его дорогая Сашенька — абсолютная загадка для отца. Он любил ее и хотел защитить. Однако, кажется, родители ее больше не интересуют. На самом деле она оказалась совсем чужой. Иногда отец думал, что она его презирает.

Ему захотелось расплакаться как ребенку. Словно старик, который напевает школьный гимн, Цейтлин мурлыкал себе под нос Кол Нидр, мелодию его детства, мелодию исчезающего мира. Тогда он ее презирал, а теперь сомневался: а что, если это был верный путь?

Он пошел к Егорову, в баню с готическими краснокоричневыми стенами и грязными стеклами; слуга в белой рубахе и черных бриджах провел его в отдельную кабинку. Раздевшись, он вошел в ледяную ванную под сводчатой аркой по железному мостику, увитому буйной растительностью. Потом он какое-то время отдыхал, лежа на гранитном помосте.