– Духи передвигаются бесшумно! – воскликнул Маство.

– Твоя правда! Верно! Открой костер. Хаи! Сатаки! Мы здесь, – закричал я и уставился на вход, закрытый куском шкуры.

Как только Маство открыл угли и вигвам осветился красным светом, шкура отъехала в сторону и в вигваме появилась Сатаки. Она бросилась ко мне, обняла, поцеловала и прошептала:

– О, Апси! Ты жив!

А потом заплакала, да так, как даже женщины плачут редко. Я гладил ее волосы, бесконечно повторяя:

– Не плачь. Все хорошо, сейчас все прекрасно, ты здесь.

Но прошло много времени, прежде чем она успокоилась.

Потом она поднялась и вышла из вигвама – мы не могли понять, зачем, пока не услышали, как она разговаривает со своей собакой:

– Ты сделал это, Короткий Хвост, – говорила она. – Без тебя и без того груза, который ты нес, я никогда, никогда не смогла бы добраться сюда. Ты получишь мясо! И пока будешь жить, будешь получать вволю мяса!

Маство уже опять разжег костер и стал жарить на нем мясо. Я велел ему добавить еще, чтобы дать этой замечательной собаке. Мне казалось, что схожу с ума, я все не мог поверить, что Сатаки явилась сюда. Но это было правдой! Она пришла! В мире нет никого счастливее меня, думал я.

Сатаки опять отдернула занавеску и забросила внутрь два полных парфлеша, плащ, топорик, котелок и кусок вигвамной шкуры. Затем зашла она сама вместе с Коротким Хвостом – рослой и сильной собакой.

– Это большой для нее груз. Что у тебя там? – спросил я, когда она уселась возле меня.

– Все, – воскликнула она, захлопав в ладоши. – Все, что нам необходимо. Принадлежности для дубления, иголки, шило, нитки из сухожилий, выдубленная кожа и несколько платьев. Я ведь пришла сюда, чтобы остаться здесь и заботиться о тебе и Маство.

– Я не понимаю, как тебе удалось уйти из лагеря, чтобы тебя не выследили! – воскликнул я.

– Подожди, пока я поем, и тогда вы все узнаете. Со вчерашнего дня я ничего не ела, – пояснила она.

Все это время она смотрела и смотрела на меня и улыбалась. Я тоже не отрывал от нее глаз.

– Я не спросила тебя о твоей ноге. Она все еще болит? Ты выглядишь хорошо, – сказала она.

– Нет, теперь боль несильная. Я вскоре смогу подняться и попытаюсь ходить, – ответил я.

Маство жарил ребра жирной бизонихи. Сатаки предложила сменить его у костра, но он заявил, что согласен всегда делать женскую работу – готовить пищу и собирать хворост, – если только Сатаки останется с нами.

– Я остаюсь здесь и буду следить за порядком в вигваме и ухаживать за вами обоими, – заявила она.

Мы поели жареных ребер и немного похлебки, которую разогрел Маство. Затем, накормив собаку, Сатаки обратилась к нам:

– Теперь я расскажу вам о том, что я перенесла с тех пор, как я сказала тебе, Апси, что пришло время опять идти в поход против Народа Раскрашенного в Голубое.

Ты помнишь, что я предупредила тебя: я боюсь Трех Бизонов, боюсь его похоти. Все произошло, когда мы разбили лагерь вблизи устья реки Лось. Однажды отец пришел домой и объявил мне: «Девушка, у тебя теперь есть муж и он большой человек. Я отдаю тебя за Трех Бизонов. Завтра одна из твоих «почти матерей» проводит тебя к нему. Поэтому собери вещи». «О, нет! Нет! Я не могу быть женой этого старого человека! – закричала я. – Ты же знаешь, что я почти принадлежу Апси. Ты знаешь, что я давала обет Солнцу, постилась и переносила жажду, участвовала в строительстве священного вигвама – и все это было для него!»

Апси, он рассмеялся мне в лицо! Смеялся и смеялся так, будто никогда не остановится. Наконец он произнес, потирая руки и злобно усмехаясь: «Теперь, теперь после всех этих зим исполнится моя месть! Ты можешь меня умолять, можешь плакать сколько хочешь, но, как я сказал, так и будет! Завтра ты отправишься к Трем Бизонам!»

Я до сих пор не поняла смысла всех его слов.