— Ну, что ж, если Сильный Бизон решил осрамиться, то Олд Шеттерхэнд может с ним выйти на поединок. Какие условия ставит мой краснокожий брат?

— Борьба не на жизнь, а на смерть.

— Какое он назначит время?

— Сейчас же!

— По каким правилам вы будете сражаться?

— Без всяких правил. Я буду колоть, как мне понравится.

— Что произойдет, если один из соперников потеряет нож? Может ли другой прикончить своего врага?

— Если он сможет это сделать, пусть колет, но потерявший нож может защищаться кулаками, он может бить соперника или даже задушить его.

— Ну, тогда я уже знаю, кто — если этого захочет соперник — отправится сегодня в вечные охотничьи угодья. Мои братья позволят мне быть судьей. Я готов, и они могут начинать свою смертельную схватку.

Глаза старого ворчуна засверкали жаждой битвы. Он знал меня, но в этот момент не думал ни о нашей дружбе, ни о том, что пережил вместе со мной. Когда он гневался, разум покидал его душу, когда же гнев испарялся, он становился любезнейшим человеком, настолько приветливым, насколько таковым может быть индеец. Конечно, его гневные вспышки сыграли с ним злую шутку, и он надолго потерял свой авторитет и свое влияние на соплеменников, хотя когда-то считался достойным вождем и ужасно сильным человеком. Поэтому я, когда называл его «стариком», вовсе не имел в виду слабосилие и дряхлость. Ему было лет под шестьдесят, но вождь отличался богатырским сложением и исполинской силой, к тому же он сохранил подвижность, хорошую реакцию, что немногим удается в его возрасте. Стало быть, он был для меня равным соперником, а в данный момент даже намного превосходил меня, потому что крайне серьезно воспринимал поединок, в то время как в мои планы, разумеется, не входило ни ранение, ни тем более убийство. Он владел оружием, которого я был лишен.

Охотнее всего я бы вообще отказался от поединка, но я знал, что в таком случае мне бы грозила смертельная опасность; охваченный гневом, он мог бы наброситься на меня с ножом в руках, а это вынудило бы меня сражаться по-настоящему. Поэтому-то я выказал свою готовность, заняв оборонительную позицию и вытащив нож, но взял его не в правую, а в левую руку. Сделал я это для того, чтобы правая рука была свободной. Вождь, однако, этого обстоятельства не заметил.

Мимбренхо видели и слышали, что происходит, поэтому они подошли ближе. Пленные юма подойти не смогли, но они попытались занять, несмотря на мешающие им путы, такое положение, чтобы можно было видеть поединок. На всех лицах было заметно величайшее напряжение, если не считать обоих сыновей вождя. Они не хотели этого показать, но я-то видел, что они очень взволнованы. Если победителем буду я, то погибнет их отец, если же он убьет меня, то не будет их спасителя и благодетеля.

Мы стояли в пяти шагах друг от друга, каждый с ножом в руках, каждый напряженно следил за действиями противника. Прежде чем дать знак к началу поединка, Виннету спросил:

— Не хочет ли мой краснокожий брат, вождь мимбренхо, выказать пожелание на случай своей смерти?

— Я не умру! — мрачно ухмыльнулся вождь. — Дай только знак, и сразу же мой нож проткнет сердце Олд Шеттерхэнда!

— Не собирается ли белый брат дать мне какое-нибудь поручение? — спросил апач меня.

— Да. Если Сильный Бизон меня заколет, скажи ему, что я спас его сыновей, а одному из них дал имя. Может быть, тогда он будет иначе относиться к друзьям, которых он должен был бы благодарить.

Я подумал, что это напоминание вернет старику разум, но ошибся, потому что он вспылил:

— Изменник никогда не сможет рассчитывать на благодарность.