— Ну, а если произошла, может быть, ошибка, незаметнейшая ошибка, которой суждено стать тем игольным ушком, через которое я смогу проползти назад в свои владения?

— Нет. Вы же сами просили меня быть чрезвычайно внимательным и предупреждали, чтобы я не наделал ошибок. Вы ведь заботились о том, как бы вам не пришлось возвращать назад две тысячи песо.

— Вы сохраните эти деньги у себя и к тому же получите асиенду! — утешил я его. — Он будет вынужден отдать вам имение, а те две тысячи вы сохраните как возмещение за убытки, причиненные вам разрушением и продажей поместья.

— А это возможно?

— Еще многое, очень многое можно сделать. Я даже утверждаю, что купчую можно сделать недействительной. Теперь мы должны попытаться доказать, что Мелтон нанял индейцев, для того чтобы они напали на асиенду и уничтожили ее.

— А вы сможете получить и доказательства, сеньор?

— Весьма вероятно. По меньшей мере, я на это надеюсь.

— О, если бы я с самого начала доверял вам! Вы говорите так дельно, так уверенно. Вам все кажется возможным, что я полагаю невозможным!

Тогда вмешался апач, который до сих пор хранил молчание:

— Для моего белого брата нет ничего невозможного, когда он хочет что-то сделать. Он был пленен и приговорен к столбу пыток — теперь он свободен и взял в плен своих мучителей.

— Не я взял их в плен, а Виннету, — отбивался я.

— Нет, это был он! — утверждал Виннету.

— Ты привел ко мне мимбренхо, без которых ничего нельзя было бы сделать.

— А мимбренхо не пришли бы, если бы Олд Шеттерхэнд не отправил к ним гонца!

— Виннету, это должен был быть Виннету! Ему надо приписать этот подвиг! — вскрикнула дама, восхищавшаяся апачем. Его прекрасные строгие черты, его могучая бронзовая фигура произвели на нее огромное впечатление.

— Пусть случится так, как он хочет: я возвращу свою собственность! — сказал асьендеро, думавший больше об имуществе, чем о благодарности кому-то.

— Нет, я хотела бы послушать, как это случилось, как юма были взяты в плен! — сказала сеньора. — Пусть Виннету будет так добр и расскажет об этом. Я приглашаю его присесть в гамак рядом со мной.

Она показала на подвешенный возле нее гамак, в котором прежде возлежал асьендеро. Теперь гамак оказался свободным, потому что дон Тимотео давно вылез из него и стоял посреди комнаты.

— Виннету — не женщина, — ответил вождь. — Он не лежит на веревках и не говорит о своих поступках.

Тогда она обратилась ко мне и потребовала все рассказать, и я выполнил ее волю, сообщив вкратце о происшедшем, особенно подчеркивая участие в событиях апача. Когда я закончил, она пришла в полный восторг, воскликнув:

— Я словно прочла об этом в каком-то романе! Да, где появляется Виннету, вождь апачей, там совершаются подвиги. Будь я мужчиной, я постоянно бы хотела быть рядом с ним.

— И Виннету был бы женщиной, если бы позволил такое! — ответил апач, повернулся и вышел. Подобная похвала от неприятного человека была ему противна.

— Что это с ним? — спросила сеньора. — У него всегда плохое настроение?

— Нет, но когда его кусают, он в ответ проделывает то же, — объяснил я со смехом. — Любезность, подобная вашей, может его только оттолкнуть. Если хотят ему угодить, то молчат и не смотрят на него.

— Я постараюсь так и вести себя, если вы согласитесь оказать мне услугу. Когда вы уезжаете?

— Завтра.

— А где вы остановились?

— Да мы пока еще не решили.