— Да. Я не пошел по следу через открытую местность, потому что иначе всадник, возвращаясь, заметил бы мои собственные следы. Я отправился к моему брату, чтобы укрыть лошадей, а потом мы вернулись к тому месту, где следы Плейера выходили из леса. Там мы залегли, поодаль друг от друга, чтобы лучше просматривать местность.

Это было сделано настолько осмотрительно, что я сам бы не смог лучше придумать.

— И мои юные братья увидели его опять? — спросил я.

— Да, вчера, когда солнце как раз достигло высшей точки.

— Значит, в среду в полдень, а мы отсюда уехали в понедельник. Следовательно, место, куда он ездил, удалено отсюда на сутки пути верхом. В каком направлении?

— На восток.

— Стало быть, к источнику. Мы, пожалуй, узнаем, поставлен ли там только один пост или же их несколько. Мне кажется, что они выстроили целую цепочку дозоров, чтобы в случае, если произойдет что-нибудь важное, известие об этом можно было бы передать дальше.

— Там, должно быть, собралось много индейцев, потому что Плейер уехал на белой лошади, а вернулся на черной.

— На белой? Но ты же ее не видел?

— Нет, но в лесу, там, где она была привязана, я увидел на ветке белый волос из лошадиного хвоста. А когда Плейер возвращался, он сидел на вороном, который был оседлан не бледнолицым, а индейским воином.

— Хм! Значит, пост, куда он отправился, собрал нескольких краснокожих. Он оставил уставшую лошадь и взамен получил свежую, чтобы вернуться побыстрее. А привезенное им сообщение было передано дальше на такой же отдохнувшей лошади. Можно сделать вывод, что там есть запасные свежие лошади, а значит, собралось много всадников. Хорошо, что мы об этом узнали, хотя мы, пожалуй, заставим его дать нам ответ. Итак, мои братья знают, где он теперь находится?

— Да. Мы видели, где он улегся, а так как он очень устал, то крепко уснул и еще не проснулся.

— Так ведите же нас поскорее к этому месту, чтобы мы застали спящего врасплох!

Мы привязали своих лошадей и пошли за братьями, в направлении ограды асиенды. Уже смеркалось, и скоро мы увидели негодяя, лежащего на берегу ручья. Он был переодет священником. Место он выбрал очень искусно, потому что каждый звук, каждый шорох был бы здесь услышан, с какой бы стороны они ни доносились. Под голову он подложил одеяло, а возле него лежало ружье, которого при первой встрече с ним я не заметил. Спал он крепко. Мы неслышно приблизились и так расселись возле него, что образовали четырехугольник, внутри которого лежал спящий. Ружье его я, конечно, забрал и положил так далеко в сторону, что дотянуться до него он не смог бы. Время у нас было, потому что лошади должны были отдохнуть. Мы не стали будить спящего, а ждали, заранее радуясь его удивлению при пробуждении. Его длинный сюртук был расстегнут, и под ним я разглядел пояс с ножом-«боуи». Из-за пояса торчали рукоятки двух крупнокалиберных револьверов.

Двигаясь очень медленно и очень осторожно, я сумел вытащить нож и один из револьверов, тогда как другой был засунут слишком глубоко, и, когда я шевельнул его, спящий проснулся. Быстро, без тени сонливости, как это и пристало настоящему вестмену, он сел и обеими руками потянулся к поясу, из-за которого я моментально выдернул и второй револьвер. Но Плейеру изменило присутствие духа, какое проявил бы в его положении, например, Виннету. Он вытаращил на нас глаза и широко открыл рот, пытаясь что-то сказать, но не смог произнести ни звука.

— Good morning, мастер Плейер! — приветствовал я его. — Вы хорошо выспались, и это вам, пожалуй, пошло на пользу после такого долгого пути, который вы проделали с самого понедельника.