После того как мы часа четыре ехали в южном направлении, мы повернули на восток и вскоре заметили, что растительность исчезает. Началась пустыня. Там, где виднелись последние островки травы, мы остановились, чтобы дать лошадям хотя бы часок отдыха и предоставить им возможность пощипать чахлую травку. Потом мы отправились дальше.

Мы скакали по настоящей пустыне. Земная поверхность образовывала пологие волнообразные валы, между которыми находились мелкие углубления, и повсюду видны были только скалы, только камни, только галька или песок. Не попадалось ни кустика, ни травинки. И эта голая земля поглощала лучи палящего солнца, пока не пропитывалась ими. Обжигающий, раскаленный воздух стелился по земле слоем в четыре — пять футов высотой, сравнимым со сверкающим озером. Дышалось с трудом, пот заливал мне лицо, но это надо было выдержать. Мы продолжали скакать, не останавливаясь, все дальше и дальше, потому что должны были еще до наступления вечера добраться до Альмадена, если не хотели терять целый день.

Мы почти не разговаривали между собой. Мимбренхо не мог позволить себе начать со мной беседу, а меня утомительная однообразность езды не располагала к разговорам. Так в молчании и шло время, пока я не сказал себе, что теперь Альмаден должен лежать к северу от нас. И мы повернули в этом направлении, зорко озираясь вокруг и одновременно внимательно разглядывая землю — а вдруг на ней появится какой-нибудь след.

Когда солнце почти коснулось горизонта, вдали перед нами появилась невысокая, но резко вырисовывавшаяся на фоне вечернего неба скала, которая постепенно вырастала по мере нашего приближения к ней.

— Вот это и должен быть Альмаден, — сказал я. — Теперь нужно соблюдать предельную осторожность.

— Разве наш великий брат Олд Шеттерхэнд не хочет спешиться? — почтительно спросил мальчик.

Да, он был прав. Всадника можно увидеть с гораздо большего расстояния, чем пешехода. Правда, я все равно скоро бы слез с лошади, но то, что он сделал это замечание, обрадовало меня, потому что показывало, что юноша обладает сметкой. Дальше мы пошли пешком, ведя лошадей в поводу за собой.

Холмистая местность кончилась, и мы пошли по гладкой равнине, словно кольцом окружавшей Альмаден. Хотя видно было очень далеко, но мы не заметили ни одного человека, что было по меньшей мере странно.

Но вот местность внезапно стала понижаться. Мы стояли на краю котловины, посреди которой возвышался Альмаден, или скорее — мы стояли на берегу высохшего озера, в центре которого поднимался скалистый остров, который теперь был назван Альмаденом.

Я все же немного ошибся, так как однообразность местности сильно затрудняла расчеты. Мы подъехали к Альмадену не с юга, а с юго-запада, что правда, было опаснее, потому что я предполагал, что индейцы находятся с запада. Правда, вышло даже для меня лучше, потому что я увидел место, которое в другом случае должен был бы искать, а именно, тот скальный обломок, о котором рассказывали Плейер и Геркулес.

Огромный скальный бастион, поднимавшийся посреди бывшего озера, образовывал почти правильный куб, грани которого были ориентированны почти точно по странам света. Так как мы подъезжали с юго-западного угла, то мы сразу увидели и южную, и западную стороны. Южная стена уходила, правда, вертикально вверх, но в нее врезалась глубокая ложбина, в которой с первого взгляда угадывался путь наверх. А это все совпадало с тем, что мне рассказывал Плейер, а именно: на плато можно подняться как с северной, так и с южной стороны.

Западная стена была отвесной, вертикаль нарушалась только в самом низу, посредине, так как именно там лежал свалившийся сверху скальный обломок. Мы отчетливо увидели осыпь перед зазором, образовавшимся между блоком и скальной стеной.