Когда я разговаривал с асьендеро, он отказался удовлетворить мою просьбу, потому что боялся индейцев-юма. Следовательно, мне придется взять то, в чем он мне отказал, и я теперь возвращаюсь на асиенду, чтобы увести с лугов три лошади. Тем временем мои братья должны охранять пленника. Правда, он сейчас для нас не опасен, да и в такой поздний час вряд ли кто забредет в такую даль, но я, на всякий случай, должен принять меры безопасности.
— Олд Шеттерхэнд может на нас положиться, — уверил меня старший брат. — Мы выполним его приказ, хотя чувствуем себя обиженными из-за того, что он возвращается один на асиенду.
— Почему это?
— Потому что тем самым белый брат показывает нам, что считает нас неопытными мальчишками, которым не под силу даже увести лошадь.
Я достаточно хорошо был знаком с обычаями и взглядами индейцев, чтобы понять: оба молодых человека чувствуют себя обиженными. Стечение обстоятельств требовало от меня установления постоянных отношений с их племенем, и я решил, что надо бы проявить к ним доверие. Поэтому я ответил так:
— Я видел, как храбро вы защищались от бандитов, и считаю вас мужественными воинами. Не сомневаюсь, что у вас, кроме храбрости, есть и необходимая сноровка. Я хочу у вас спросить, хотите ли вы добыть лошадей?
— Конечно, хотим! — весело закричали они.
— Хорошо! Значит, мне не надо говорить, куда вы должны повернуть?
— Нет. По дороге мы видели лошадей. Нетрудно поймать по одной для нас.
— По одной? Но ведь нам нужно три!
— Но ведь у пленника тоже есть лошадь. Он расскажет нам, где привязал ее.
— Эту мы не возьмем. На Ней он ехал из Лобоса; она, стало быть, очень измучена, а на лугах можно найти совсем свежих лошадей. Я мог бы говорить еще и дальше, но лучше я сообщу вам все необходимое немного позже. Итак, вам надо отправляться немедленно; я подожду вас здесь.
В ту же секунду они исчезли, не сказав ни слова своей сестре. Я же лег в траву возле мормона, думая о том, как мальчишки справятся с заданием. Мелтон лежал неподвижно, как мертвый. Гордость не позволяла ему ни о чем-нибудь попросить, ни просто вымолвить хоть слово, но время от времени дыхание его становилось учащенней и тяжелей: поврежденные кисти рук причиняли ему боль.
Об индейских мальчишках я не беспокоился. То, что им предстояло сделать, было само по себе легким, и лишь какая-нибудь случайность могла осложнить дело или даже привести к провалу операции. В этом случае они вернутся, не выполнив задания; вот и все, чего можно было опасаться, ибо мне даже не приходило на ум, что они могут попасться. Прошло два часа, потом из травы, самое большее в четырех шагах от меня, вынырнула какая-то фигура. Я тут же вскочил, чтобы схватить пришельца, но мои вытянутые руки опустились, потому что я узнал старшего из краснокожих.
— Брат мой вернулся, — сказал я. — Почему же он пришел тайком?
— Чтобы Олд Шеттерхэнд увидел, что никто не сможет меня заметить, если я этого захочу.
— Твоя походка бесшумна, словно полет мотылька, ты будешь хорошим воином. А где же твой брат?
— Я пошел вперед, чтобы спросить тебя, должен ли видеть лошадей пленник?
Он разговаривал со мной очень тихо, а я ответил громко:
— Пусть приведет их. Вас никто не видел?
— Пастухи были глухи и слепы. У нас было даже время выбрать среди лошадей наиболее крепких и сильных.
Он свистнул, после чего сразу же послышался стук копыт приближающихся лошадей. Значит, мальчишки подвели животных совсем близко, а я этого и не заметил. Оба парнишки гордились, что им удалось это сделать. Когда я рассмотрел лошадей, насколько это было возможным в ночной темноте, то убедился, что это были прекрасные животные, и в то же время приметил, что один конь был под седлом. |