Дни проходили за днями, недели за неделями. Корбетту надоело сидеть в таверне, и они с Элис стали бродить по улицам Чипсайда. Однажды он повел ее на конскую ярмарку в Смутфилд, который чаще называли Смитфилдом. Здесь каждую пятницу выставляли на продажу лучших лошадей — смирных иноходцев для дам, боевых рысаков — для рыцарей, а также чистокровных кобыл с гордыми шеями, чуткими ушами и стройными округлыми ляжками. Элис понравились они все, особенно жеребята, которые, резвясь, вскидывали нескладные ноги. Здесь всегда было шумно и стоял особый запах. Солдаты, купцы, вооруженные слуги знатных лордов переходили от одной группы к другой, доказывая свое и нещадно торгуясь.

В другой раз они рука об руку смотрели пантомиму на Чипсайд-стрит и смеялись над кривлякой клоуном с огромным фаллосом и растяпой рыцарем на жалкой кляче. Еще там были петушиные бои и травля медведя. Правда, Корбетту пришелся не по душе огромный зверь, маленькими розовыми глазками поглядывавший на собак в ожидании, когда их натравят на него и он, чтобы не погибнуть самому, когтями и зубами превратит их в кровавую кашу. А Элис нравились такие зрелища, она не сводила со зверей напряженного взгляда и криками подбадривала обе стороны. Корбетт не возражал, ему была по душе ее горячность, и, ловя на себе завистливые мужские взгляды, он гордился тем, что с ним такая красавица.

Однако время от времени Элис возвращалась к разговору о профессии Корбетта, о его службе в суде, об особом поручении, о котором он старался забыть. В конце концов, что особенного в драке двух мошенников, даже если один пырнул другого ножом, а потом повесился? Такие преступления не редкость в Лондоне, и он старательно отодвигал от себя сомнения. Корбетт был счастлив, весел и не желал думать ни о Барнелле, ни о канцелярии. В конце концов, размышлял он, у него хватит средств, чтобы бросить службу, и это будет совсем недорогая цена за обретенное счастье. Но Элис продолжала выспрашивать, и Корбетт даже решил показать ей Вестминстер, правда, вовремя вспомнил о Барнелле и вместо Вестминстера показал ей Ратушу и городской суд.

Корбетт использовал свои связи, чтобы попасть на слушание дела двух самозванцев, Роберта Варда и Ричарда Линхэма. Это была та еще парочка. Ловкие мошенники, не лезущие в карман за словом, решили выдать себя за немых и ходили по городу с железным крюком, клещами и куском кожи, якобы языком, в серебряном обрамлении и надписью: «Язык Роберта Варда». С помощью этой нехитрой снасти и знаков они убеждали многих, что прежде были торговцами, но на них якобы напали и их ограбили, отобрали все богатства, да еще лишили языков теми самыми орудиями, которые они теперь показывают. Еще оба ужасно рычали, мол, ничего членораздельного сказать не могут. Однако в суде быстро выяснилось, что все это обман и оба отлично владеют своими языками, данными им Господом.

Мошенников приговорили три дня стоять у позорного столба с фальшивым языком на шее, крюком и клещами. Элис не могла прийти в себя от смеха, и Корбетту пришлось буквально вывести ее из Ратуши. Позднее она призналась, что суд — развлечение почище уличной пантомимы. Она с таким воодушевлением передразнивала судейских, что Корбетт даже заподозрил было в ней популистку, последовательницу покойного де Монфора. Впрочем, чему удивляться? Город кишел ими, даже в канцелярии и казначействе многие сочувствовали де Монфору, хотя его уже давно не было в живых и его труп много лет назад собаки разорвали на куски.

Конечно же Корбетт и Элис стали любовниками — поцелуй, объятие, поздний ужин после закрытия таверны.