– Все равно от тебя толку ни хрена! – сказал на прощание. – Валяй!

Толку от Сергея в конторе было побольше, чем от других. Но он не стал задираться. Лишь бросил на прощание:

– Валяю!

И подхватив сумку, накинув куртку, камнем слетел по лестнице, выбежал на свежий морозный воздух. Он знал, куда идти! Знал, что делать! Ведь можно годами сидеть и рассуждать: это нужно, это не нужно, это целесообразно, это нецелесообразно и непрактично, так, мол, лишь одни дураки поступают. Нет, хватит, пускай его принимают за круглота и полнейшего идиота, по он все же пойдет туда, он их всех заставит, он... А что собственно он мог?! Да ничего! Но эта мыслишка, на секунду задержавшись под черепной коробкой, упорхнула из‑под нее. Пускай думают, что хотят, пусть считают, что он трехнутый, что ему больше всех надо, пусть! Он крутил пальцами в кармане шершавую гильзу, заводил себя, заранее зная, что ничего не выйдет, что его пошлют куда подальше.

Перед отделением остановился, отдышался. Почистил мыски сапогов о снег. Попробовал собраться.

За барьерчиком и стеклянной перегородкой сидел мордатый узкоглазый сержант – видно, подменял дежурного. Сергей решил подождать. Но дежурный что‑то не появлялся.

Сержант зевал, чесал стриженый затылок, ерзал на стуле. Но на Сергея не глядел, словно и не замечал посетителя. Напротив, в зарешеченной клетушке пьяно, с посвистыванием и прихлюпом, храпел какой‑то выловленный досрочно алкаш. И все было до того спокойно и мило, что будто и не отделение, а богадельня в глуши, будто не милицейское присутствие, а старый разворованный дотла лабаз.

Первым не выдержал Сергей. И путанно, длинно и бестолково рассказал сержанту про утренний случай. Сержант глядел сонными глазками, дергал носом. А в итоге вопросил:

– Ну и чего?

Сергей опешил.

– Как, чего? – поразился он, выгребая из кармана свои находки – гильзу и клок бумаги. – Человека убили! А вы спрашиваете – чего! Я вам помочь хочу, понимаете? Вот!

Он положил на барьерчик «улики», двинул их сержанту. Но тот и глазом не повел.

– Убили, убили... – передразнил он вяло, с ленцой. Но потом оживился и, вытаращив на Сергея бесцветные глазки, выпалил: – Да щас на каждом шагу мочат! Чего ж теперь, прыгать до потолка прикажете?! Или бегать с высунутым языком кругами?!

Такой подход обескуражил Сергея. Он‑то считал, насмотревшись фильмов и начитавшись книжек, что доблестные отечественные шерлоки Холмсы не упустят интересного дела, что они наверняка уже полклубка распутали, вышли на след... Но похоже, никто не начинал заниматься этим делом. Может, на самой Петровке?!

– Не сорите тут, не надо, – раздраженно проворчал сержант и ткнул пальцем в вещественные доказательства, – уберите! Там вот, в углу, урна стоит, бросьте! – И совсем уже тихо буркнул себе под нос: – Мусорят тут, понимаешь, дрянь всякую носят! Рапустился народишко!

У Сергея по спине побежали мурашки. В глазах помутилось. Ему показалось вдруг, что из‑под верхней губы сверкнул у сержанта клык – нечеловеческий, изогнутый и страшный. А еще – что ухо, маленькое и розовенькое, стало вдруг каким‑то звериным, рысьим, в желтых глазах блеснул хищный огонек. Сергей отшатнулся от барьерчика. Протер глаза ладонью. Но он уже видел и без этого, что ухо никакое не звериное, что это просто завиток волос упал на него, и что клыка тоже нет, а есть обычная золотая фикса – она‑то и поблескивает.

И все равно охота разговаривать с сержантом, что‑то ему доказывать, пропала.