Однако рассказ, напечатанный Салтыковым в 1859 году под заглавием «Гегемониев», по своему сюжетному оформлению мало соответствовал тому замыслу, о котором писатель сообщал И. В. Павлову в 1857 году. Салтыков дал рассказу другое название; место учителя гимназии занял в рассказе отставной подьячий Гегемониев, а гимназистов, для которых должна была излагаться легенда, сменил вновь назначенный становой пристав Потанчиков. Такое преобразование замысла ввело в заблуждение цензуру, которая пропустила рассказ в печать, не обратив на него не только «особенного», но и никакого внимания.

Зубатов

Впервые — в газете «Московский вестник», 1859, № 3, стр. 32–37, под заглавием «Из «Книги об умирающих». I. Генерал Зубатов» (ценз. разр. — 27 февраля). Подпись: Н. Щедрин.

Сохранилась авторизованная рукопись (1857, ноябрь-декабрь), по которой Салтыков вырабатывал окончательную редакцию рассказа.

Как и «Гегемониев», рассказ «Зубатов» посвящен теме ухода из жизни «ветхих людей». Герои этих рассказов находятся на разных ступенях бюрократической лестницы, но социальная сущность их одна и та же. В «Зубатове» Салтыков создал сатирический образ администратора «старой школы», действующего в годы подготовки крестьянской реформы.

Первая редакция «Зубатова» была написана в ноябре— декабре 1857 года (см. письмо Салтыкова к И. С. Аксакову от 17 декабря 1857 года). В этой редакции рассказ завершался сумасшествием и смертью Зубатова, что полностью соответствовало замыслу «Книги об умирающих». Через два года Салтыков вновь вернулся к рассказу и коренным образом изменил его заключительную часть. В редакции 1859 года Зубатов не сходит с ума и не умирает. Чувствуя, что ничего, по существу, не изменилось, он обретает бодрость и душевное равновесие и с новыми силами вершит свои административные дела.

Приводим полностью заключительную часть рассказа по редакции 1859 года, напечатанной в «Московском вестнике». Публикуемый фрагмент в журнальном тексте следует после слов: «…оказывается чуть-чуть не злостным банкротом… ужасно!» (см. стр. 26):

«— Что ж это такое! что ж это такое! — восклицает он тоскливо, прерывая внезапно наши занятия и хватая себя обеими руками за голову, — заколдовано оно, что ли?

— Не могу знать, ваше превосходительство.

— Да помилуйте, Николай Иванович! Ведь я желаю слышать ваше мнение!

Но так как у меня, в жизнь мою, никогда никто мнения не спрашивал, и как, напротив того, всегда мне внушалось, что рассуждать на службе не следует и что за рассуждения в военное время расстреливают, то весьма естественно, что во мне могло выработаться собственное мнение только относительно жилетов, брюк, шато-лафита и тому подобных предметов.

— Не прикажете ли, ваше превосходительство, на первый раз написать проектец о разбитии английского сада на городской площади? — осмелился я заметить стороною.

— Н-да… это полезно… но, к сожалению, предместники мои уж столько поразводили садов, что высшему начальству это может в глаза броситься… Отчего бы, однако, оно нейдет? Отчего старики наши, что, бывало, ни задумают, — все сейчас же принимается?

— Пристукнуть надо, ваше превосходительство!

— Ах, да нет же! нельзя, нельзя, говорю я вам! не велено!

Одним словом, беспокойства генерала приняли такие размеры, что Анна Ивановна имела полное основание опасаться за самую его жизнь.