– Мне было бы наплевать, даже танцуй они голыми на ростре, но Клодия легко оскорбить, – заметил я.

– Да с чего ему оскорбляться? Они же еще не женаты!

– И в самом деле – с чего?

Это была странная семья.

– Что ж, ладно. Клодия, я должен расспросить тебя о смерти твоего мужа.

Я уселся в одно из кресел, а моя собеседница расположилась в другом. Лампы озаряли нас и всю комнату бронзовым сиянием, а воздух был свежим благодаря близости сельской местности. К счастью, ветер дул с северо-востока. Юго-восточный дул бы от пользующихся дурной известностью ям с гашеной известью, куда скидывали тела рабов и никому не нужных бедняков. Мы находились далеко от зловонного сердца города.

– И зачем ты этим занимаешься? – Вопрос хозяйки дома застал меня врасплох.

– Как зачем? Только сегодня Клодий чуть ли не устроил мне засаду в бане и…

– Да-да, он мне рассказал. – Клодия махнула рукой с изящно накрашенными ногтями. – Он думает, что ты можешь покончить с подозрением, будто я убила Целера. Но я точно так же уверена, что родственники Целера хотят, чтобы ты доказал противоположное. Вот почему ты вернулся в Рим?

Ее взгляд был прямым, ясным и твердым, хотя ныне вечером она не скупилась на возлияния, а потом добавила еще.

– Ты знаешь, чего хочет моя семья и чего хочет Клодий, – ответил я ей. – Почему ты не спрашиваешь, чего хочу я?

– Хорошо. Чего хочешь ты, Деций?

– Я хочу знать правду.

Женщина засмеялась.

– О, ты такой честный трудяга, Деций! Я не знаю, как ты ухитряешься вести столь интересную жизнь. У тебя праведность Катона, хотя ты не такой скучный, как он.

Клодия снова засмеялась, но потом замолчала и уставилась на меня кинжально-острым взглядом.

– Ты считаешь, что это сделала я, не так ли?

– Я воздерживаюсь от суждения, пока у меня нет доказательств, – ответил я. – Почему ты думаешь, что я считаю тебя виновной?

– Потому что ты не притронулся к своему вину, а я знаю, что жажда у тебя, как у Сизифа, и ты не каждый день пьешь такие прекрасные вина.

Я понял, что мои щеки пылают так же ярко, как пылали щеки Антония нынче вечером, и напоказ сделал большой глоток из своей чаши. То было великолепное массикское вино, нежное, как лицо Клодии.

Хозяйка дома подалась вперед и принялась серьезно всматриваться в меня.

– Как жаль, что тут нет света поярче, – сказала она. – Я испытываю новое вино, и мне хотелось бы понаблюдать, какой оно производит эффект.

– Вот сука! – сказал я, наливая себе еще чашу.

У меня и вправду еще не скоро мог появиться шанс отведать вино такого прекрасного сбора.

– А теперь расскажи, как все произошло, – потребовал я.

Клодия откинулась назад, улыбаясь.

– Так-то лучше. Ты не такой отталкивающий, когда не притворяешься Ромулом. С чего мне начать?

Я подумал о том, что сказал Асклепиад.

– Смерть Целера была внезапной или он умер после долгой болезни?

– Она была неожиданной. Он всегда был могучим, энергичным человеком, и гнев не утомлял его, как утомляет большинство мужчин. В этом он походил на моего брата.

– Гнев? – переспросил я.

– Ты разве не слушал за ужином? – нетерпеливо спросила Клодия. – Все его пребывание в должности консула было одной непрерывной битвой, и она не прекратилась, когда он ушел в отставку. На него то и дело подавали в суд за то, как он вел себя, будучи консулом, поэтому ему приходилось постоянно откладывать отъезд в свою проконсульскую провинцию.