– Когда Целер умер? – спросил я.

– Сразу после наступления темноты. Ему становилось все труднее и труднее дышать, а после захода солнца дыхание совсем остановилось.

Вот и надейся после этого на эффектные симптомы.

– Если б он был немного старше, – сказал я, – или будь у него не такое идеальное здоровье, вряд ли кто-нибудь заподозрил бы отравление.

– Ну уж нет, подозрения, безусловно, все равно появились бы! – возразила Клодия, впервые выдав не отпускавшее ее напряжение. – Потому что я его жена! Когда выдающийся человек умирает не из-за преклонного возраста, нападения или явной болезни, всегда появляются подозрения в отравлении и колдовстве. А жена Целера, к тому же, – женщина с дурной репутацией. Все знают, что они с Клодием ненавидели друг друга и что я всегда поддерживала брата. Следовательно, я должна быть отравительницей.

– Не буду лицемерить и притворяться, будто считаю тебя неспособной на такое преступление, – сказал я. – Или что ты не отравила бы его без зазрения совести, если б решила, что у тебя есть на то веская причина. Просто существует так много кандидатов в убийцы, что ты даже не в первых строчках этого списка. Клодий, Флавий и Помпей имели много поводов его прикончить, и это лишь три самых выдающихся кандидата.

– Да, но они мужчины! – отозвалась Клодия. – Все полагают, что они убили бы его открытым, заслуживающим уважения способом – мечами, кинжалами или дубинками. Считается, что яд – оружие женщины или презренных чужестранцев. – Она начинала все сильнее взвинчиваться. – И я – женщина со скандальной репутацией! Я высказываю свое мнение публично, неважно перед кем. Я вожу компанию с поэтами, возничими и актерами. Я участвую в религиозных обрядах, не разрешенных государством. Я сама выбираю себе рабов, прямо на общественном рынке, и ношу платья, запрещенные цензорами. Конечно, я должна была отравить своего мужа!

– Ты забыла упомянуть инцест с братом, – заметил я.

– Это просто один из слухов, а я говорю о том, чем действительно занимаюсь. Правда заключается в том, что в Риме нужно немногое, чтобы сделаться женщиной со скандальной репутацией, а если ты виновна в одном неподобающем поступке, то должна быть способна на что угодно.

Я покачал головой.

– Клодия, то, что ты говоришь, верно в отношении Семпронии, старшей Фульвии и некоторых других. Они просто чужды условностям, имеют склонность к вульгарной компании и не скрывают этого. А мне довелось убедиться на личном опыте, что ты способна на убийство.

Несколько секунд собеседница смотрела мне в глаза, а потом опустила взгляд.

– У меня не было причин отравлять Целера. По нынешним временам он был неплохим мужем. Он не притворялся, будто наш брак – нечто большее, нежели политическое соглашение, и позволял мне делать, что вздумается. После трех лет, убедившись, что я не понесу от него детей, он больше не возражал против моих встреч с любыми мужчинами, с какими мне хотелось видеться.

– Он был образцом терпимости.

– Мы все равно скоро пришли бы к полюбовному разводу. Он подыскивал себе подходящую женщину. Я не стала бы убивать его ради собственности: он ничего мне не оставил, да я и не ожидала, что оставит. У меня не было причин убивать его, Деций.

– По крайней мере, ты не делаешь вид, что тебе плевать, верю я тебе или нет.

– Это не потому, что я ценю твое доброе мнение. Ты знаешь, какое наказание полагается за отравление?

– Нет, но уверен – ужасное.

– Deportatio in insulam, – сказала Клодия с побелевшим лицом. – Узницу отвозят на остров и оставляют там.