– Хочешь, чтобы на этот раз тебя убили? – спросил юноша, делая большой глоток разбавленного водой вина.

Не успел я ответить, как начали прибывать мои клиенты. Последовал обычный цикл приветствий, и они вручили мне подарки. Поскольку в большинстве своем клиенты были бедными людьми, подарки в основном состояли из традиционных свечей. По обычаю, несмотря на свое весьма скромное положение, я раздал более ценные дары. Барру я вручил новый меч для его сына, который служил в Десятом легионе и вскоре должен был очутиться в гуще боев с галлами и германцами, завоевывая славу для Цезаря.

Из моего дома все мы выступили в сторону дома моего отца. Его толпа клиентов выплеснулась на улицу, и нам пришлось поодиночке пробираться сквозь нее. Попав, наконец, в дом, я увидел, что отец разговаривает с парой утонченных людей, хотя трудно было догадаться, какой у них чин, поскольку они носили простые туники. Я официально выразил свое уважение, и отец представил этих двоих как Тита Ампия Бальба и Луция Апулея Сатурнина, двух преторов нынешнего года. Бальбу на следующий год предстояло управлять Азией, а Сатурнину – получить Македонию. Отец, несомненно, думал, что я должен льстить и добиваться расположения этой парочки, которая занимала подающие надежды должности и могла предложить и мне прекрасные назначения, но мне требовалось переговорить с главой нашего семейства наедине.

– Чего тебе? – нетерпеливо спросил он, когда мы слегка отдалились от остальных. – Ты же знаешь, что сегодня официальные дела запрещены.

– А ты знаешь, что я действую строго неофициально. Я наткнулся на нечто важное, и мне нужно прояснить несколько моментов. Целер занимался подавлением или изгнанием из Рима запрещенных культов?

– Что за идиотский вопрос? Он был претором, а не цензором. А когда ни один цензор не занимает эту должность, такими вещами занимаются эдилы, как и общественной моралью.

– Ты и Гортензий Гортал были нашими самыми последними цензорами, – настаивал я. – Вы предпринимали действия, касающиеся таких культов?

Отец нахмурился. Но, с другой стороны, он хмурился постоянно.

– Мы с Горталом сделали перепись, провели люструм и очистили Сенат от некоторых особо мерзких его членов, – рассказал он. – Кроме того, мы контролировали выдачу государственных заказов. Я сдал знаки своего должностного отличия в прошлом году, и тема непристойных чужеземных культов ни разу не поднималась.

– Не чужеземных культов, отец. Местных культов. Туземных италийских культов, действующих в Риме и сразу за его пределами. Культов, членами которых являются некоторые очень высокопоставленные римляне.

– Объяснись, – сказал он.

И я кратко изложил ему то, что пережил за последние два дня, ничего не упустив. Ну, во всяком случае, упустив совсем немного. Когда я дошел до жертвоприношения, отец пробормотал: «Отвратительно!» – и сделал сложный жест, чтобы отогнать сглаз – наверное, научился ему в детстве у нянюшки-сабинянки.

– Культ ведьм, а? – сказал он, когда я закончил. – Человеческое жертвоприношение. Тайный мундус. И в дело впутаны благородные римляне?

Затем отец с отсутствующим видом потер шрам, пересекающий его лицо, – характерный жест, означавший, что он строит злые планы против своих врагов.

– Вот шанс избавить Рим от трех наихудших женщин. Как минимум – изгнание. Из которого они никогда не должны вернуться.

– Не забывай мужчину, который хотел выколоть мне глаза, – напомнил я.

– А, этот… Да, очень жаль, что ты не увидел его лица.

То было сказано для проформы. Если хочешь избавиться от кровожадных людей, лучший способ – запереть двери Сената во время заседания и поджечь здание.