Сердитость с царя сошла, Витте возвратился в Петербург и до самой смерти в 1915 году оставался членом Государственного совета и, самое поразительное, — председателем Комитета финансов России.

Осведомленность государя — вот что грустно. Лопухин в своей книге «Отрывки из воспоминаний» рассказывает о плане смещения министра внутренних дел Плеве, разработанном триумвиратом: Витте — князь Мещерский — Зубатов. Зубатов сочинил письмо от имени верноподданного (письмо якобы перехватили), в котором этот верноподданный уповал на Витте, на единственного человека, могущего оградить царя от нынешних и грядущих бед. Мещерский должен был передать письмо в руки Николаю. План сорвался только потому, что Зубатов посвятил в дело агента, революционера Гуровича, а тот, имея свои виды, явился к Плеве и провалил не больно хитрую затею.

Но Витте шел много дальше. Всячески приближая к себе Лопухина, любил говорить с ним на тему могущества департамента полиции.

— У вас в руках жизнь и смерть всякого, в том числе — царя.

И не впрямую — упаси Боже! — склонял к мысли взять на себя миссию, великую миссию спасения Отечества. Ведь совершенно понятно каждому человеку в государстве — Николай ничтожество! Если царем станет его брат Михаил, человек благородный, умный, решительный, то, во-первых, Россия воспрянет, а во-вторых, это выгодно. Он, Витте, в фаворе у Михаила, а Лопухин будет в фаворе у Витте… Далее следовали речи о несчастном времени, о человечестве, сошедшем с ума. Столько террористов развелось! За каждым углом — террорист! Соображай, чурбан-полицейский!

Политика — сточная канава государства, финансы — сам сток.

Получив в августе 1892 года портфель с деньгами России, Витте унаследовал все махинации, совершенные до него Абазой и Вышнеградским. И прежде всего аферу одесского банка Александра Федоровича Рафаловича.

В 1891 году, спасая этот банк от крушения, Вышнеградский дал из казны 1,7 миллиона рублей ссуды. Витте добавил еще 300 тысяч. В обеспечение было принято имущество Рафаловича и крымские имения помещика Дуранте. Дуранте был в родстве с Рафаловичами, его дочь была замужем за Георгием Федоровичем. Желая помочь хорошим людям, Дуранте дал закладные на четыре имения: «Кок Асан» и «Бурульча» — восемнадцать тысяч десятин, в основном леса возле села Зуи, «Кермут» — две тысячи десятин в Феодосийском уезде и «Мамай» — две тысячи шестьсот десятин в Евпатории.

Высочайшим повелением Государственный банк предоставил ссуду Рафаловичу на три года. Рафалович подписывает закладные вместо Дуранте и оформляет бумаги на заём, якобы им сделанный, в 900 тысяч рублей на шесть месяцев. Шесть месяцев истекают, и поручитель Дуранте, не ведая о том, превращается в должника. Банк, возглавляемый Рот-штейном, тайно продает имения Дуранте крымскому финансисту Гинзбургу. Вот мнения адвокатов по этому делу: «Дуранте обобран самым противозаконным образом, при соблюдении всех формальностей».

Незадачливый помещик начинает хлопотать, ведет переговоры с министром финансов Витте и получает милостивое разрешение внести миллион двести тысяч рублей в погашение долга, процентов, издержек. Дуранте ищет деньги, но когда нужная сумма наконец собрана, ему объявляют — имения проданы. Концов не сыскать! Гинзбург за 685 тысяч продал свое право господину Завойко — это зять одного из Рафаловичей — Марка. Завойко продал земли Тработти. Тработти, спеша нажиться, сбывал землю частями. С крымских колонистов брал по 150 рублей за десятину, с крестьян — по 175. Тысяча десятин досталась херсонским крестьянам, большой кус отхватил земельный спекулянт болгарин Руссов, хлопотали о покупке имения «Бурульча» крестьяне Зуи…

Только через пятнадцать лет Дуранте сыскал правду у Столыпина, который приказал исследовать «вопиющее дело» ограбления крымского помещика Дуранте.