Тюха (мрачно). У тебя очень смешная рожа.

Егор Иванович (водит глазами, недоумевая). Что они говорят?

Савва. Отец, что это у тебя физиономия? Запачкана чем-то? Черен ты, как сатана.

Егор Иванович (хватаясь за лицо). Где?

Сперанский. Это они шутят. Ничего нет, Егор Иванович, да ничего же!

Егор Иванович. Ну и дурак! Сатана! Сам сатана, прости Господи!

Савва (делает страшную рожу, приставляет из пальцев рога). Я черт.

Егор Иванович. Черт и есть!

Савва (оглядываясь). А не будет ли черту поужинать? Грешниками я сыт, а так, чего-нибудь повкуснее?

Егор Иванович. А ты где шатался, когда люди ужинали? Теперь и так посидишь.

Савва. С ребятами я сидел, родитель, с ребятами, — они сказки мне рассказывали. Ну и здоровы же рассказывать! И все про чертей, да про ведьм, да про покойников. По вашей специальности, философ. Рассказывают, а сами трусят, оттого и сидели так долго, — боятся домой бежать. Один Мишка молодец: ничего не боится.

Сперанский (равнодушно). Что ж, и он умрет.

Савва. Господин хороший! Да не будьте же вы мрачны, как центральное бюро похоронных процессий! И охота вам каркать: умрет, умрет. Вот родитель мой совсем скоро умрет, а смотрите, какое у него приятное и веселое лицо.

Егор Иванович. Сатана! Совсем сатана!

Сперанский. Да если же мы не знаем…

Савва. Голубчик! Жизнь — ведь это такое интересное занятие. Понимаете, жизнь! Пойдемте завтра в ладышки играть, а? Я вам свинчатку дам — какую, батенька, свинчатку!.. (Незаметно входитЛипа.) И потом, вам нужно заниматься гимнастикой. Серьезно, голубчик. Смотрите, какая у вас грудь; вы через год подохнете от чахотки. Дьяконица будет рада, но какой переполох поднимется среди покойников! Серьезно. Вот я занимался гимнастикой, и поглядите. (Легко поднимает за ножку тяжелый стул.) Вот!

Липа (очень громко смеется). Ха-ха-ха!

Савва (опуская стул, несколько сконфуженно). Чего ты? Я думал, тебя нет…

Липа. Так. Тебе бы следовало в цирк поступить акробатом.

Савва (угрюмо). Не говори глупостей.

Липа. Обиделся?

Савва (вдруг смеется весело и добродушно). Ну вот, чепуха! В цирк так в цирк. Мы вместе со Сперанским поступим. Только не акробатами, а клоунами… согласны? Вы умеете горящую паклю глотать? Нет? Ну, погодите, я и этому вас научу. А ты вот что, Липа, дай-ка мне поесть. С утра не жрал.

Егор Иванович. Сатана! Совсем сатана! Не жрал. Так кто же теперь жрет?

Где это видано?

Савва. А ты вот посмотри, это очень интересно. Ты погоди, отец, я тебя тоже научу паклю глотать, — совсем молодцом будешь!

Егор Иванович. Меня? Дурак ты, больше ничего. Тюха, давай водку!

Тюха. Не дам.

Егор Иванович. Чтоб вас всех… Вскормил, взлелеял… (Уходит.)

Липа (подавая молоко и черный хлеб). Ты что-то весел сегодня?

Савва. Да, и ты весела.

Липа (смеется). Я весела.

Савва. И я весел.

Пьет с жадностью молоко. На улице шаги становятся громче, наполняют звуком своим комнату и снова слегка стихают.

Савва. Как топочут!

Липа (выглядывает в окно). Завтра будет хорошая погода. Сколько я ни запомню, в этот день всегда солнце.

Савва. М-да. Это хорошо.

Липа. И когда несут икону, вся она сверкает от драгоценных камней, как огонь, и только лик ее темнеет. Не радуют его эти драгоценности, мрачен и темен он, как горе народное… (Задумывается.)

Савва (равнодушно). М-да? Вот как.

Липа. Когда подумаешь, сколько пало на него слез, сколько слышал он стонов и вздохов! Уже одно это делает его такою святынею — для всякого, кто любит и жалеет народ, понимает его душу. Ведь никого у них нет, кроме Христа, — у всех этих несчастных, убогих… Когда я была маленькая, я все ждала чуда…

Савва.