— Можно к тебе? — спрашивает он, и я открываю глаза.

Это Милашка Брэм Гринфелд, с мягким взглядом и накачанными икрами.

Я ослабляю ремень, чтобы он тоже мог пристегнуться, и улыбаюсь ему. Не могу не улыбнуться.

— Классная футболка, — говорит он.

Кажется, нервничает.

— Спасибо, — отвечаю я. — Это Эллиотт Смит.

Оператор подходит к нам и опускает поручень, закрывая нас в кабинке.

— Я знаю, — говорит Брэм.

И есть в его голосе что-то такое… Я медленно поворачиваюсь к нему — и его карие глаза широко открыты.

Мы молча смотрим друг на друга. Я чувствую, как внутри меня все вытягивается в струнку.

— Это ты, — говорю я.

— Знаю, я опоздал, — отвечает он.

Вдруг раздается скрежет, и толчок, и вихрь музыки. Кто-то визжит, потом смеется, и аттракцион оживает.

* * *

Брэм сидит, закрыв глаза и опустив голову. Он молчит, зажав нос и рот ладонями. Я обеими руками держу руль, но он крутится сам собой и вращает кабинку по часовой стрелке. Наша «Ракушка» живет своей жизнью — просто вращается и вращается.

— Прости, — слабо произносит Брэм, когда она наконец останавливается. Глаза его все еще закрыты.

— Ничего, — говорю я. — Ты в порядке?

Он кивает, делает выдох и говорит:

— Да. Скоро приду в себя.

Мы отходим от «Ракушек» и садимся на обочину. Брэм наклоняется вперед, пряча голову между коленей. Я сажусь рядом. Чувствую себя неловко и дрожу, как будто пьян.

— Я только увидел твое письмо, — говорит он. — И был уверен, что ты уже ушел.

— Поверить не могу, что это ты, — говорю я.

— Это я. — Он открывает глаза. — Ты правда не знал?

— Понятия не имел, — отвечаю я.

Я рассматриваю его лицо. Губы едва соприкасаются, и кажется, достаточно легкого прикосновения, чтобы заставить их разомкнуться. Уши чуть великоваты, на щеке пара веснушек. И ресницы — невероятно длинные и черные, чего я никогда раньше не замечал.

Он поворачивается ко мне, и я быстро отвожу взгляд.

— Я думал, все так очевидно, — говорит он.

Я качаю головой.

Он смотрит прямо перед собой.

— Наверное, мне даже хотелось, чтоб ты понял.

— Тогда почему ты просто не сказал?

— Потому что… — начинает он, и голос его слегка дрожит.

Я невыносимо хочу к нему прикоснуться. Если честно, мне еще никогда ничего не хотелось так сильно.

— Потому что, если бы ты хотел, чтоб это был я, ты бы сразу догадался.

Я не знаю, что ответить. Я не знаю, так это или нет.

— Но ты никогда не давал мне подсказок, — наконец говорю я.

— Давал, — улыбается он. — Адрес моей почты.

— Bluegreen118, — протягиваю я.

— Брэм Люис Гринфелд. Блю Грин. И мой день рождения.

— Боже, какой я идиот.

— Неправда, — мягко говорит он.

Но это правда. Я идиот. Я хотел, чтобы Блю оказался Кэлом. А еще я, видимо, решил, что Блю — белый. И от этого мне хочется дать себе пощечину. Цвет кожи не должен по умолчанию быть белым, как ориентация — гетеросексуальной. В людях вообще ничего не должно быть «по умолчанию».

— Прости меня, — говорю я.