Изменить размер шрифта - +
В совершенно новой тональности… Только так. А не подарить ли мне ручью его совершенно собственную, личную песню?

Вытащив старую кастрюлю, он наполнил ее водой из водопада. А потом отправился в ельник — поискать хворост для костра.

Лес был мокрый от таявшего снега и весеннего дождя. Снусмумрику пришлось долго блуждать в дремучем буреломе, чтобы найти сухие ветки. Он протянул лапку, и вот тут кто-то, громко вскрикнув, метнулся мимо него под елями, еще долго вскрикивая в лесной чаще.

— Да-да, — сказал самому себе Снусмумрик. — Ползучки и всякие мелкие твари таятся под каждым кустом. Это чувствуется. Удивительно, что все они такие нервные. Чем они меньше, тем шустрее.

Он вытащил из вязанки сухой пенек, несколько веточек и спокойно сложил лагерный костер в извилине ручья. Огонь тотчас же загорелся: ведь Снусмумрик привык сам себе готовить обед. Он никогда не готовил обеда кому-нибудь другому, если его не вынуждали к этому, а об обедах других он не очень-то и беспокоился. Ведь все упрямо болтают, пока едят.

И еще у них слабость к столам и стульям, а в самом худшем случае они пользуются салфетками!

Он даже слышал о некоем хемуле, который переодевался к обеду, но это, верно, была клевета.

Снусмумрик с отсутствующим видом съел свой скудный суп, меж тем как взгляд его отдыхал на мшистых зеленых покровах под березками.

Мелодия была уже совсем близко, оставалось только схватить ее за хвост. Но у него было время для ожидания. Мелодия была окружена со всех сторон, и об отступлении не могло быть и речи. Сначала мыть посуду, потом трубка, а уж потом, когда костер превратится в уголья и ночные звери начнут перекликаться в лесу, — вот тогда-то и наступит время сочинить песню.

Снусмумрик увидел Малютку в ту самую минуту, когда полоскал кастрюлю в ручье. Тот сидел под корнем дерева на противоположном бережку и таращил глазенки под взъерошенной челкой. Глазенки были испуганные, но очень любопытные и следили за каждым движением Снусмумрика.

Два робких глазика под всклокоченными волосами. Да, такой вид бывает всегда у тех, с кем никто не считается.

Снусмумрик не обращал внимания на Малютку. Он погасил уголья и нарезал немного ельника, чтобы было на чем сидеть. Он вытащил трубку и медленно зажег ее. Выпуская тонкие клубы дыма в ночное небо, он ждал свою весеннюю песню.

Но она не приходила. Вместо этого он чувствовал взгляд Малютки, его глаза следили за всем происходящим, он восхищался всем, что делал Снусмумрик, и мало-помалу в Снусмумрике начало зарождаться недовольство.

Он сложил лапки рупором и крикнул:

— Брысь!

Тогда Малютка вылез из-под корня дерева и чрезвычайно застенчиво сказал:

— Надеюсь, я не испугал тебя? Я знаю, кто ты. Ты — Снусмумрик.

И с этими словами маленький зверек кинулся прямо в ручей и стал переходить его вброд. То был слишком большой ручей для такого крохотного существа, а вода была холодная. Несколько раз он терял опору под ногами и падал навзничь, но Снусмумрик был так скверно настроен, что и не подумал ему помочь.

Наконец некто ужасно несчастный и тоненький, как нитка, стуча зубами, вполз по береговому откосу наверх и сказал:

— Привет! Я так счастлив, что встретил тебя.

— Привет! — холодно ответил Снусмумрик.

— Можно мне погреться у твоего костра? — продолжал зверек, сияя всей своей мокрой мордочкой. — Подумать только, я стану Тем, кому однажды довелось сидеть у лагерного костра Снусмумрика. Этого я никогда в жизни не забуду.

Малютка придвинулся ближе, положил лапку на рюкзак и торжественно прошептал:

— Это здесь твоя губная гармошка? Она там — внутри?

— Да, — очень неприветливо ответил Снусмумрик.

Мелодия его одиночества исчезла — все настроение уничтожено.

Быстрый переход