— Ну ладно, — произнес Снусмумрик. — Нельзя же вечно быть любезным и обходительным. Не успеваешь, просто не успеваешь… Да и у Малютки теперь есть собственное имя, вот так.
Он снова уселся, прислушиваясь к журчанию ручья, к тишине, и стал ждать свою мелодию. Но она не являлась. Он сразу же догадался, что она умчалась так далеко, что ему ее никак не поймать. Быть может, больше никогда… Единственное, что засело у него в голове, был оживленный и робкий голосок Малютки, который все болтал, болтал и болтал без конца.
— Таким надо сидеть дома со своими мамочками, — сердито сказал Снусмумрик и, бросившись на ельник, улегся на спину.
Немного погодя он уселся и снова начал звать Малютку, и долго вслушивался в лесную чащу, а потом натянул шляпу на нос, чтобы заснуть.
На следующее утро Снусмумрик двинулся дальше. Он устал, настроение у него было прескверное, и он бежал рысью на север, не глядя по сторонам, а в голове, под шляпой, у него не было даже самого крохотного начала мелодии.
Он не мог думать ни о чем, кроме этого Малютки. Он вспоминал каждое его слово и все свои собственные слова и без конца перебирал их в памяти, пока не почувствовал себя совсем худо. Он так устал, что вынужден был сесть.
«Что это со мной? — сердито подумал смущенный Снусмумрик. — Такого со мной никогда прежде не бывало. Должно быть, я болен».
Он встал и медленно пошел дальше и снова начал перебирать в уме все слова, которые произнес Малютка, и все, что ответил он сам.
Под конец ему стало вовсе невмоготу. Ближе к полудню Снусмумрик надумал вернуться и двинулся в обратный путь.
Немного погодя он почувствовал себя лучше. Он шел все быстрее и быстрее, он спотыкался и почти бежал. Короткие песенки летали у самых его ушей, но у него не было времени их ловить. Вечером он снова очутился в березовой роще и начал звать:
— Ти-ти-уу! Ти-ти-уу!
И ночные птицы, пробудившись, отвечали: «Ти-ти-уу, ти-ти-уу», но Малютка не ответил ни слова.
Снусмумрик исходил рощу вдоль и поперек, он искал и кричал, пока не спустились сумерки. Молодой месяц взошел над прогалиной в лесу. Снусмумрик стоял и смотрел на него и совсем впал в отчаяние.
«Я должен загадать желание, — подумал он, — ведь это же молодой месяц».
Он чуть было не загадал то же самое, что всегда: новую песню или, как бывало иногда, — новые пути-дороги.
Однако тут же поправился и загадал:
— Найти Ти-ти-уу!
Потом, трижды повернувшись, пошел через прогалину в лес и наискосок через горный хребет. Вдруг раздался шорох и что-то пышное, светло-бурое промелькнуло в кустах.
— Ти-ти-уу! — тихонько позвал Снусмумрик. — Я вернулся обратно — побеседовать с тобой.
— О! Привет! — произнес Ти-ти-уу и высунулся из кустов. — Это хорошо. Я покажу тебе, что я смастерил. Табличку с моим именем! Погляди! С моим собственным новым именем, которое будет на табличке возле двери, когда у меня появится собственный домик.
Малютка вытащил из кустов кусок бересты с вырезанным на нем рукописным знаком и с важным видом продолжал:
— Красиво, правда? Все в восхищении!
— Как изящно! — похвалил Снусмумрик. — А у тебя будет собственный домик?
— Ясное дело! — просиял Малютка. — Я ушел из дому и начал жизнь заново! Это так интересно! Понимаешь, до того, как я приобрел имя, я просто бегал повсюду и чувствовал только в общих чертах, как события мелькают вокруг меня. Иногда они были опасны, иногда не опасны, но меня они не касались, ничего настоящего не было, понимаешь?
Снусмумрик попытался было что-то сказать, но Малютка тотчас же продолжил:
— Теперь я сам себе хозяин, и все, что происходит, кое-что да значит. |