Взяв на себя инициативу, рука помогла Нине добраться до зеркала, причесала ее и подвела ей глаза черным карандашом. Под глазами у Нины уже виднелись какие-то темные круги, но они были недостаточно выразительными, и рука нарисовала другие, более яркие и правильные линии. Иногда перед зеркалом ей приходилось выполнять намного более сложные косметические процедуры с использованием ватных тампонов, крохотных баночек, лилипутских фаллосов из ярко-алого воска и миниатюрных кисточек. Однако сегодня дело ограничилось черными линиями. Впрочем, почему бы и нет? То, что Нина стала уделять меньше внимания своей внешности, вполне устраивало руку, которая не придавала собственному виду практически никакого значения.

Рука начала жизнь крохотным пухлым комочком, беспомощным, как выброшенная на берег морская звезда.

Со временем она выросла в порывистую маленькую лапку, которая размазывала шоколад по Нининым щекам, составляла яркие кубики, плескалась в пене, покрывавшей воду в ванне, внутри которой сидела сама Нина. Однажды, когда Нина впервые очутилась на берегу моря, руке даже удалось подержать в покрытых песчинками пальцах настоящую морскую звезду.

Пришло отрочество: рука стала застенчивой и сексуально озабоченной. Она, например, начинала нервно подрагивать, когда ее левая сестра осторожно покрывала лаком ноготь, зная, что вскоре, как только холодная прозрачная жидкость высохнет, ей предстоит оказать своей близняшке ту же услугу.

С наступлением зрелости рука превратилась в непритязательное создание, по-прежнему тонкое и гибкое, но все же несколько огрубевшее за тридцать шесть лет беспрерывной работы и покрывшееся неприметными мозолями и морщинками. В те редкие моменты, когда рука Нины касалась руки, принадлежащей более юному существу (детей у Нины не было, а теперь, после того как от нее ушел муж, не оставалось и надежды на то, что они когда-нибудь появятся), она изумлялась тому, какой грубой и твердой стала ее кожа. Но стоило руке очутиться под щекой или под подушкой у Нины, как она вновь начинала верить в собственное изящество.

В молодости рука много чего недолюбливала: она избегала некоторых видов работы, слишком высоких или слишком низких температур, а также поверхностей с определенной фактурой. Теперь она стала неразборчивой. Когда, например, она готовила завтрак, ей приходилось прикасаться к сырому мясу и другим холодным и липким вещам, а также двигаться в испарениях кипящего масла, пока эти мерзкие субстанции жарились на сковороде. У самой Нины с утра аппетит почти отсутствовал, к тому же она всегда отдавала предпочтение вегетарианской пище, но это плохо сочеталась с ее новой работой, где требовалось браться за дело сразу же по прибытии на рабочее место и не испытывать ни усталости, ни голода на протяжении по меньшей мере трех часов. Невозможность выдерживать подобную нагрузку после чашки чая и нескольких ложек авокадо привела к настоящей революции в организации Нининого завтрака: теперь, вместо того чтобы намазывать тонким слоем творог на хрупкие крекеры и осторожно отделять дольки грейпфрута, руке приходилось сжимать испачканную в жире лопаточку и переворачивать скворчащий на сковородке животный белок: бифбургер, сосиску или яичницу с ветчиной. Одной яичницы, без мяса, Нине не хватало, чтобы одолеть дистанцию до обеденного перерыва, словно фабрика отказывалась удовольствоваться подсунутым ей неразвившимся зародышем и требовала зрелой плоти.

Кормление Нины само до какой-то степени напоминало работу на фабрике: знай подноси пищу ко рту, пока не кончится смена.