В подобных ситуациях он был на высоте, этот молодой человек из музыкального отдела, — джентльмен, да и только. Он передал старую даму на попечение Милли, и сам Джон Гилберт не мог бы сделать это лучше. Он широко улыбнулся Милли, а она ответила ему еще более лучезарной улыбкой, причем повернувшись в профиль, так чтобы Джимми тоже ее увидел. Она не сомневалась, что Джимми его узнает. Она прямо почувствовала, как Джимми узнал его, весь так и оцепенел, потому что узнал его.

На первом этаже Джимми вышел из лифта следом за старухой, потом обернулся и многозначительно посмотрел Милли прямо в глаза.

— Ну, Милли, что скажешь? — начал он, явно испытывая жалость к себе.

— Ва-ам наверх? — спросила Милли у двух подошедших к лифту девушек.

Да, в отдел товаров для дома. Она взглянула на Джимми, он все еще стоял рядом, всего в нескольких футах от нее, все еще смотрел ей в лицо. Она увидела, как он, по своему обыкновению, уже вытянул губы, чтобы по обыкновению тихонько свистнуть, — придумал бы что-нибудь новенькое, — а потом неуклюже повернулся и направился к выходу. Она мигом взлетела ввысь, исчезнув из его поля зрения.

Остаток утра, до полудня, она провела, укрепляя свою решимость. Внешне она была спокойна, деловита и чуточку надменна, как всегда, напоминая симпатичный автомат шоколадно-золотистой расцветки, установленный в кабине лифта, носившегося вверх-вниз. Однако в это время она мысленно высказывала Джимми все, что о нем думала, объясняла ему во всех деталях, почему он недостаточно хорош для девушки, работающей в таком универмаге, как «Борриджес», приводила примеры его глупости, неловкости, отсутствия у него вкуса и такта. Беседа эта, в которой на долю Джимми оставались лишь редкие жалобные замечания и стоны, так и не заканчивалась ничем определенным, и вообще не стоило ей брать на себя этот труд и тратить время на столь ничтожное существо. Но еще более удивительно было то, что она без объяснения причин отказалась принять приглашение молодого человека из музыкального отдела снова отправиться с ним вечером в тот самый «Пале»…

На следующий день время тянулось невыносимо долго. В универмаге было полным полно людей, и они все никак не могли решить, нужно ли им в подвал или на крышу, в ресторан с зимним садом. А некоторым, решила Милли, не удалось бы угодить, даже подарив им целую планету. Вечер, который Милли провела дома, был до того скучным, что она даже обрадовалась, когда около девяти к ним заглянула тетушка Фло. Она умела гадать на картах, и вот, в очередной раз, она села погадать Милли. Как водится, карты говорили что-то невнятное про какое-то письмо и про дорогу. Единственная занятная новость оказалась, правда, на редкость неприятной. Вскоре в жизни Милли, сообщила тетушка Фло, понизив голос и тараща глаза, появится какая-то белокурая красавица, и от нее жди одних неприятностей. Милли надо ее опасаться. Милли пообещала: хорошо, буду и в самом деле ее опасаться. После чего, выпив две чашки чаю и погрызя кусочек засохшего шоколадного кекса, Милли нехотя погладила кое-какие вещи и отправилась в кровать.

Назавтра жизнь по-настоящему забурлила лишь в десять минут двенадцатого. И забурлила она, странное дело, именно в тот миг, когда в лифт вплыла некая белокурая красавица. Никаких сомнений. Это была яркая блондинка, нарядная, броская, хотя, как тут же решила Милли, стиль у нее был самый дешевый и вульгарный. Она была из тех, кого девушки сразу же видят насквозь, но именно такие всякий раз — увы! — отнимают у них постоянных поклонников. И эта была, разумеется, с мужчиной. Конечно, а как же иначе. И губы ее в помаде цвета малинового варенья улыбались ему, ее кавалеру.

— Да ладно тебе, Джимми, — ворковала она, — ты не беспокойся, дорогой. Я ведь сюда ненадолго…

Да-да, то был Джимми Андервуд собственной персоной, в новехоньком сером костюме и новой мягкой серой шляпе, только Милли его не сразу узнала — до того он был модно одет.