– Оставь меня, – сказал он и хотел ехать дальше; понадобилась лишь секунда, чтобы слова сняли то напряжение, что сжало ему горло, свело намертво скулы и сдерживало готовые пролиться слезы.

Уже лет сорок он не плакал. Он пытался подавить всхлипы, но раздался придушенный стон, а стон сменился воем. Он замахал руками, прося простить его, понять, что это отчаяние навалилось внезапно, что он не хотел плакать, но иначе не может. Потом слезы смыли эту потребность в извинениях и объяснениях, он просто сидел, положив руки на колени и опустив голову, плечи его тряслись, он рыдал. Она хотела обнять его, но он отстранился, остался сидеть, как сидел. Рыдания не прекращались, и она решила поискать в ближайшем поселке гостиницу, а может, и врач найдется. Она хотела приподнять его и передвинуть на сиденье рядом с водителем, но он сам пересел.

Она дала газ. Он продолжал плакать. Он оплакивал свой сон, оплакивал возможности, которые дарила ему жизнь и которых он не смог или не захотел реализовать, оплакивал все, чего уже не вернешь и не изменишь. Ничего нельзя вернуть. Он плакал потому, что понял – если чего-то хочешь, надо хотеть изо всех сил; и потому, что часто не знал, чего же он хочет. Он оплакивал все, что было плохого в его семейной жизни, равно как и то, что было хорошего. Он оплакивал разочарование, которое их постигло, их надежды и ожидание счастья, проснувшиеся в эти последние недели. Все, что он вспоминал, почему-то было печальным и болезненным, все самое прекрасное и счастливое в их жизни было преходящим. Любовь, семья, когда все еще было хорошо, счастливые годы с детьми, удовольствие от своей профессии, увлечение книгами и музыкой – все прошло. Перед его внутренним взором проходили эпизоды его жизни, он пристально вглядывался в эти картинки и различал черную печать, где жирными черными буквами в жирном черном кругу было написано: ПРОШЛО.

Прошло? Нет, не просто прошло мимо него и без его участия. Он сам разрушил тот мир, который создала их любовь. И теперь уже не будет никакого мира, ни черно-белого, ни цветного.

У него больше не было слез. Он был утомлен и опустошен. Он вдруг понял, что оплакал свою семейную жизнь, как будто сейчас эта жизнь закончилась, свою жену, как будто сейчас он ее потерял.

Она посмотрела на него, улыбнулась:

– Ну что?

Они проехали указатель с названием населенного пункта, числом жителей и высотой над уровнем моря. Две сотни жителей, подумал он, и уже маленький город. И всего несколько метров над уровнем моря, оно где-то близко, хотя его и не видно в тумане.

– Останови, пожалуйста.

Она съехала на обочину и остановилась.

«Сейчас, – подумал он, – сейчас».

– Я здесь выйду. Дальше я с тобой не поеду. Я знаю, что веду себя ужасно. Мне бы надо было все это предвидеть. Но я не мог всего знать. Мы пытаемся построить жизнь на развалинах. А я не хочу жить с тобой на развалинах. Я хочу попробовать начать все заново.

– Что? Что ты хочешь попробовать?

– Жить, любить, все сначала, именно все.

Под ее отчужденным, оскорбленным взглядом он сжался, и все, что он сказал ей, показалось по-детски наивным. Если она спросит его, что он собирается делать, что он здесь забыл, на что будет жить, что будет с той его жизнью, дома, – он не сможет ответить.

– Давай поедем к дюнам. Уйти ты всегда сможешь. Мне тебя не удержать. Давай поговорим, если ты, конечно, не попал в глубокую яму. Может, ты и прав, и мы предали то, что между нами было и чего потом уже не было никогда. Тогда мы это наверстаем. – Она положила ладонь ему на колено.