— Да чтобы в твоем обществе застрять! — объясняю.

Он неуверенно улыбается. Лифт замирает; Дымко недоверчиво смотрит на дверь.

Лифт держит длинную паузу.

Наконец дверь открывается. Восьмой этаж. Дымко смотрит на меня кажется, укоризненно.

— Облом, — говорю. — Двадцати долларов электрику мало. Придется доплатить.

У него уморительный вид. Я смеюсь.

Мы сидим в кафе на крыше небоскреба. Я пью кофе. Он — апельсиновый сок.

— Ты нифига не понимаешь в жизни, — говорю глубокомысленно. — Вот был бы ты очкастый мальчик со скрипочкой, ходил бы в филармонию, по восемь часов в день водил бы смычком… И не понимал бы жизни ни на грош. Так и ты. По восемь часов пендюлишь свою грушу, как заяц на барабане. Ездишь по миру, а мира не видишь…

Смотрю, что будет дальше.

— А ты, можно подумать, все видишь и знаешь, — усмехается.

— Я? Ко мне в программу люди приходят и «за жизнь» рассказывают. Кто как кого повстречал, как полюбил, как разлюбил и бросил, как воровал детей у бывшей жены, как покупал мужей и проигрывал в карты жен…

— У тебя, значит, что-то вроде мыльной оперы?

— У меня психологическое шоу.

— Я слышал, — хмыкает.

— Не смотрел?

— Нет времени.

— А на что у тебя есть время? Как ты женщин клеишь, например?

— Я им цветы дарю.

— Оригинал… А еще что?

— Конфеты. Мягкие игрушки.

— «Мадам, вот вам зайчик, лягемте в койку?»

— Ага. Примерно.

— Так ты бабник?

— Нет времени.

Смеюсь. И он смеется. Симпатяга.

— Ты на метле летаешь? — спрашивает сквозь смех.

— Летаю. А тебе что?

— Возьмешь покататься?

Осторожно скатываюсь с краешка широкой кровати. Бреду в чужую незнакомую ванну (евроремонт, все путем), смотрю на себя в зеркало. М-да.

Включаю горячую воду. Лезу под душ.

Да уж. Полетали на метле.

Вода течет по лицу.

Елена

Стою под душем.

Кусочек плитки над ванной откололся. Аккуратный белый квадрат стоит у стеночки, как мольберт в ожидании Малевича.

Плачу. Или мне кажется.

Почему человечество так тянется к мелодраме? К истории о том, как жила-была невинная душа, ее долго обижали, а потом она повстречала Прекрасного Мужчину…

Почему сегодня утром мне хочется оплакивать… невесть что, или невесть кого, кто даже не родился?

Я что, несчастна? Какая пошлость. Понятие о «счастье» и «несчастье» придумали авторы мелодрам…

Реву белугой. И — о ужас — мне это нравится.

Лена

Закутавшись в огромный, на двадцать размеров больше, халат, выплываю из ванной.

Ого, квартирка. Можно заблудится.

Мой герой лежит, заложив руки за голову. У него чисто выбритые подмышки.

— Привет, — говорю деловито. — Ну что, сварить тебе кофе для полноты картины?

— Сам сварю, — отвечает. — А то ты мне еще что-нибудь на кухне сломаешь.

Поднимается. Не могу оторвать взгляд.

— Да по тебе анатомию мышц можно в школе изучать…

Хмыкает. Идет на кухню.

Я сажусь на то место, где он только что лежал. Смотрю на отпечаток его головы на подушке. Вдыхаю запах.

Мир вокруг вдруг теряет резкость. Беру подушку, как младенца.

Прячу в ней лицо.

— Ты что-то сказала?

Вскидываю голову.

Стоит в дверях.