Вздрагиваю — на меня смотрят. Поворачиваю голову; Виктор сидит рядом, и тяжелая его челюсть выдвинута вперед немного больше, чем следует.

— Что? — усмехаюсь. — Кайф, да?

Молчит. Снова смотрит на экран.

Не звонит.

Вот уже вторую неделю — ни слуху ни духу.

Сижу в своем кабинете перед монитором. Одновременно курю, пью кофе и просматриваю сценарий. Никак не могу сосредоточиться; наконец набираю телефонный номер.

— Алло! Ма? Привет… Как у вас дела? Нормально? У меня тоже нормально… Я тут на работе сижу, затра… то есть замоталась совсем.

Удивленное молчание в трубке. Что-то не так.

— Ма, ты чего?

— Ты же мне пять минут назад из дома звонила, — говорит мама. — Ну, вот буквально только что…

Глоток кофе встает у меня поперек горла. Кашляю.

— Ну, извини, — говорю. — Совсем затурканная… Как в том анекдоте… Ты прости, я тебе еще вечером перезвоню… Не могу сейчас говорить…

Вешаю трубку.

Елена

Выхожу из дома и иду, куда глаза глядят.

Подаю милостыню старушке, чем-то похожей на Клавдию Антоновну, царство ей небесное.

В переходе играет «надежды маленький оркестрик», вернее, маленький оркестрик безнадежности, и клочковатая жизнь, протекающая мимо, под звуки музыки обретает подобие смысла. Что за несчастье — всю жизнь говорить о еде и ценах, думать о накладных и прайсах… и отвлекаться от них только по субботам, глядя по телевизору, как кто-то поедает на ком-то трусы из сладкого желе…

Фотографируюсь с удавом в зоопарке.

Удав тяжелый, как вериги.

— Он любит ласку, — говорит фотограф. — Погладьте его, пожалуйста, по голове.

Целую удава в морду. Раз любит ласку — пусть терпит…

Стою посреди человеческого потока на круглом канализационном люке.

Они проходят мимо, как будто не видят.

Вы там. Я — здесь. Вам меня не достать.

«Кто это?» — «Неуловимый Джо». — «Никто его поймать не может?» — «А кому он нужен?»

В самом деле, кому?

Лена

Возвращаюсь домой поздно. Мигает огонек на автоответчике; три сообщения. Первое от мамы; второе от какого-то мелкого газетчика, обрываю его сразу после приветствия. Третье сообщение — от нее. Голос глухой и какой-то удивленный:

— Он больше не позвонит… И ты ему не звони.

Короткие гудки.

Плюхаюсь на диван. Первое движение — к телефону. Набрать номер Дымка.

Останавливаю себя. Во-первых, он в такое время обычно спит, у него режим. Во-вторых… если и не спит — у него определитель. Что может быть унизительнее, чем слушать длинные гудки в трубке и знать, что в это время механический голос повторяет и повторяет на всю большую Дымкову квартиру твой номер, красноречивые семь цифр, которым давно уже не на что надеяться…

Останавливаю себя снова. Что за бред — Дымок как надежда?

Стираю все сообщения на автоответчике.

На кухне падает на пол тарелка — и, судя по звуку, вдребезги.

Елена

Лежу на диване, забросив руки за голову.

В ванной шумит вода.

Звонит мобилка на тумбочке в прихожей, и я вздрагиваю.

Телефон выводит тему Монтекки и Капулетти. Трезвонит. Не смиряется. Пищит противным электронным голосом про великую вражду и рознь, и вода в ванной шумит все так же упруго и жизнерадостно.

Через силу поднимаюсь.

— Алло?

— Привет, Ленка…

Обмираю.