— Ты мне снилась, — говорит Дымок.

— Мне гордиться?

— Но ты мне снилась очень странно, — говорит он. — Как будто я ищу тебя — наощупь в какой-то темной комнате. Я знаю, что ты прямо передо мной. Но я тебя не вижу.

— Не к добру, — отзываюсь, подумав.

За соседним столиком сидят криэйтор Дима и целый выводок наших сотрудников. Глядят на нас круглыми глазами.

Подмигиваю.

Добравшись наконец до рабочего места, вытягиваю из сумки блокнот. На стол вываливается сложенная вчетверо бумажка.

Разворачиваю. Читаю.

Вытаскиваю мобилку, набираю свой домашний телефон. Слушаю собственный голос: «Вы набрали номер… и слушаете автоответчик. Оставьте ваше сообщение после сигнала…»

— Хватит ныть, — говорю я, прикрывая трубку рукой. — Подобрать сопли. И сидеть тихо. Нишкни. Поняла?

Кладу трубку. Записку, скомкав, прячу на дно сумки.

Вот так.

Елена

Лежу на диване, укрывшись томиком Бродского, как избушка крышей.

Я умею только брать. Только требовать понимания, любви, еще чего-то. Только лежать на диване и читать книги. Да еще смотреть в окно.

В окне виден лоскуток синего неба.

Небесный краешек.

Смотрю на него, не отрываясь.

Лена

Культурно развлекаемся. Летаем на вертолете.

Дымок, весь опутанный ремнями, совершает беспарашютный прыжок вниз головой. Весь смысл и удовольствие этого дела в том, чтобы, пролетев пятьдесят метров, повиснуть на веревочке и подлететь снова, как игрушка йо-йо.

Я сижу в вертолете, опасливо поглядывая вниз, а мой друг вываливается из двери с ликующим воплем. Мое сердце подпрыгивает к горлу и сразу падает в желудок; мне кажется, что канат (или как он у них называется?) порвался, и Дымок продолжает полет уже безо всяких пут, свободно…

Потом я вижу, что он уже не падает, а просто болтается между небом и землей, как на паутинке, и от радости вопит так, что слышно сквозь шум ветра…

Небо синее. И зеленая земля.

…Выбираюсь из вертолета, пошатываясь. Специальные люди помогают Виктору освободиться от сбруи; он что-то говорит, но я не слышу. В ушах моих до сих пор ревут мотор и ветер.

Он берет меня за плечи:

— Ты чего такая бледная?

Трясу головой.

— Лен… Ты что, перетрухала?

— Иди ты, — отталкиваю его руки.

Он меня обнимает. А из таких-то объятий не очень-то вырвешься.

Рассказывает мне о предстоящем бое. Взахлеб.

Разумеется, я полечу с ним. Почему бы мне не выкроить свободную неделю и не подержать друга на ринге? Я соглашаюсь. В самом деле, почему?

На экране телевизора постоянно крутятся поединки его будущего противника. С повторами; здоровенный мулат с руками до земли, с блестящей голой головой, похожей на пасхальное яйцо нежно-кофейного цвета. У мулата три десятка побед нокаутом. Разговаривая со мной, Дымок нет-нет да и отвлечется, чтобы полюбоваться очередным ударом с разлетающимися брызгами, с рассечениями и кровью, с гематомами в полголовы, с валяющимися на полу телами…

Кто это мне рассказывал, как один предприимчивый боксер поместил рекламу на подошвах и на том немало заработал, провалявшись некоторое время в нокауте?

— Ты в него влюбился, — говорю, кивая на экран.

— Да, — кивает с энтузиазмом. Ты себе не представляешь, как это интересно… Его разгадать. Раскрыть. Это круче, чем шахматы. Предугадать ход… Цепочку ходов, комбинацию… Чтобы в конце этой цепочки был твой победный удар. Ждать, выжидать, водить его… Сперва дебют, потом миттеншпиль…

Хмыкаю с сомнением:

— А я думала, что бокс — это когда бьют.