Неизвестно почему, но Ивар вдруг покрылся мурашками — от головы до пят.

— …очень похожи. Как две стороны монеты, — тихо сказала женщина.

— И можно спутать? — спросил Барракуда с коротким колючим смешком.

Женщина помолчала — в динамике слышно было ее дыхание. Глубокое, очень глубокое, напряженное…

Тень-осьминог. Два сплетенных тела…

Теперь Ивара бросило в жар. Женщина была Региной.

— Ты когда-нибудь кому-нибудь молился? — спросила она чуть слышно, но динамик филигранно воспроизвел каждое ее слово.

— Да, — коротко отозвался Барракуда.

— Ты можешь представить себе… что кто-то… каждый вечер молится… одними и теми же словами? Об одном и том же… человеке? Каждый вечер…

— Ты не веришь в молитвы. Для тебя это так… привычная присказка.

— Пусть… Но каждый вечер, одними и теми же…

— А каждую ночь…

— Нет. Это потом. Это другое. Это… — голос ее задрожал, Ивар вспомнил, как звенят на вибрирующем столе тонкие стаканы.

— Не стоит, — уронил Барракуда.

— Великий обличитель, — сказала она неожиданно жестко. — Как ты все-таки себя обожаешь. Нежно. Преданно. Горячо…

— И все-таки безответно, — усмехнулся Барракуда. — Без взаимности.

Ивар, неподвижно лежащий в своем темном углу, решился приоткрыть глаза. Барракуда сидел к нему спиной, скорчившись, уперевшись локтями в колени; с серого экрана смотрела Регина — как ни мал был монитор, он не умел скрыть ни ввалившихся глаз, ни землистых впадин на ее щеках, ни плохо прибранных волос. Ей не сладко, подумал Ивар, но не испытал сострадания.

— Я не желаю снова тебя терять, — сказала Регина.

Пауза тянулась долго, долго, и в динамике пощелкивал эфир.

— Мы уже говорили об этом… Давно, — глухо отозвался Барракуда. — Нельзя потерять то, что тебе не принадлежит.

Она неожиданно усмехнулась:

— Хочешь обмануть себя?

— Не хочу, чтобы меня обманывали.

Тогда она сделала невозможное — протянула руку и коснулась экрана. Барракуда вздрогнул — так, будто бы дрожащие слабые пальцы действительно дотронулись до его щеки.

— Кай… Помнишь, на свадьбе Онова и Темары… — Регина вдруг улыбнулась воспоминанию. — Ты им желал счастья, такого счастья, и счастья их детям… — она перевела дыхание.

Ивар лежал не жив, не мертв — имя его матери прозвучало неожиданно, нелепо, не к месту. Свадьба Онова и Темары… Барракуда?!

— А потом… — губы Регины снова дрогнули, — мы вышли… ты… носил серебряный клык на цепочке… на шее… и вот он впивался в меня, больно, а я думала — как хорошо… Шрам остался… — она дотронулась до стянутой комбинезоном груди. Ивара будто окатили кипятком.

Он ясно вспомнил полутемную отцову спальню, плывущие в воздухе одежды, стонущее дыхание двух сплетенных людей… Ему показалось, что все повторяется — он снова подглядывает и знает, что подглядывать за ЭТИМ стыдно. Непристойно. Как будто Регина делает с Барракудой тоже самое, что сделала уже с Иваровым отцом.

На какое-то он потерял нить разговора; слова Регины текли мимо его ушей — он видел только рот, круглые шевелящиеся губы. Барракуда сделает все, что велят ему эти губы… Не зря так горбится его спина. Не зря так долго — молчание, молчание, молчание…

— …что могла, — говорила между тем Регина.