Крышка люка у тротуара приподнялась, оттуда выскользнула приземистая тень и метнулась через дорогу. Звякнул чугун.

Саня встал, пальцы его так впились в руку Улии, что она удивилась.

– Что это?! – спросил Саня, не спросил – пролепетал.

– Не бойся. Они не опускаются слишком низко, туда, где подземный ветер… Они живут под люками, иногда в подвалах.

Саня молчал.

– Чего ты боишься?

– Тебя, – сказал Саня. – Ты – гипнотизерка?

– Я вольное порождение, – мягко повторила Улия. – Пойдем, я покажу тебе Город.

Его пальцы много раз готовы были выскользнуть, но она удерживала его за руку – бережно и крепко.

– Смотри, – говорила Улия. – Это старая часть. Нутро этих домов просто так не выйдет, нужно долго просить… Они много видели, потому прячутся от света. Под этой мостовой слоями лежат трамвайные рельсы, асфальт, булыжники, снова рельсы… А дальше лежат кости людей и лошадей, обломки оружия, пепел. Там прячутся прежние, но они совсем бессильны. Я видела всего однажды прежнее порождение, бесплотное, оно бродило по склонам реки, отыскивая место, где когда-то стоял его дом…

Саня нервно облизывал губы, но слушал. Не перебивал.

– Этот переулок – больной, видишь, какой выщербленный тусклый асфальт, какие темные дома. Там дальше – другая улица, здоровая и сытая людвой, там фонари с двумя головами, от них падает две тени. Эта улица ведет к маленькой развязке, но мы туда не пойдем – там вход под землю, пахнет подземным ветром… Пойдем подворотнями, вот так.

– Подворотнями… – будто сквозь сон повторил Саша. – Лучше не надо, там наркоманы…

– Эта снулая ночная людва? Не бойся, вот арка…

Они шагнули в темноту и вышли под свет фонаря не с двумя, а сразу с четырьмя головами; Саня заозирался:

– Погоди… Где мы?! Это… другой район! Другой конец города!

– Город един, – сказала Улия. – Пойдем, я покажу тебе…

Она провела его сквозь кирпичную стену, и сквозь еще одну, и вверх по бесконечной лестнице; над головой нависал чуть освещенный монумент, и в косых огнях прожекторов не разобрать было, то ли это всадник на лошади, то ли кормчий на корабле, то ли женщина со вскинутыми к небу руками.

– Куда ты?!

Здесь было немного людвы, но она не замечала ни Улию, ни Парня. Улия знала короткую дорогу наверх; через несколько минут они стояли, будто вознесенные огромной ладонью, а внизу под ними был Город, и Город смотрел на них.

Свет и движение. Жизнь. Гроздья горящих глаз. Бело-красные огни проспектов, голубовато-оранжевые линии фонарей, миллионная людва в движении и в покое, зарево над горизонтом – в том отдалении, где Город не был доступен глазу, там, где Улия ощущала его, не видя. Сплошное марево точек-светлячков, река, лежащая в изгибах, отражающая свет набережных и огни паромов, мосты над водой и над асфальтом, колоссальное сердце вселенской жизни…

Саня молчал, все крепче сжимая ее ладонь. Она обернулась к нему; Саня стоял, глядя на город, и по щекам у него, будто потоки фар по проспектам, бежали светящиеся капельки-слезы.

– Я… – шея его дернулась. Он закричал – сперва закричал, потом запел. Он пел, обернувшись к Городу, пел хорошо, а Улия слушала.

Утро они встретили на развалинах старого моста – на «быке», поросшем травой, с одиноким маленьким деревом, укоренившимся между камнями.

Кругом были только воздух и вода.

– Как мы здесь..? – спросил Парень, но уже без удивления.