– Ах, Кристиан, Кристиан, – сказал человек с собакой‑поводырем.

– Простите, – ответил Кристиан. – Я пытался удержать себя.

– Ах, Кристиан, Кристиан, где мне взять силы и сделать с тобой то, что должно быть сделано?

– Так сделайте это, – сказал Кристиан.

И тогда человек без ушей вытащил из кармана пиджака лазерный нож и под самый корень отрезал Кристиану все пальцы обеих рук. Во время этой операции лазер сам обезболивал и стерилизовал рану, но все же кровь брызнула на униформу Кристиана. Кристиан, руки которого превратились в ни на что не годные ладони‑культяшки, встал и вышел из «Гриль‑бара Джо». Люди опять расступились, давая ему пройти, они внимательно выслушали, что сказал слепой Блюститель Закона:

– Это был человек, который нарушил закон и которому запретили быть Творцом. Он нарушил закон во второй раз, и закон настаивает на том, чтобы воспрепятствовать ему разрушать систему, благодаря которой вы все так счастливы.

Люди все поняли. Они погоревали, несколько часов они чувствовали себя не в своей тарелке, но стоило им вернуться в свои положенные для них дома и к своей положенной работе, как полнейшее удовлетворение жизнью заглушило кратковременную жалость к Крису. В конце концов, Крис нарушил закон. А именно закон обеспечивал им всем безопасность и счастье.

Джо тоже вскоре забыл Криса и его музыку. Он знал, что поступил правильно. Правда, он никак не мог уразуметь, во‑первых, с чего бы это человеку вроде Криса нарушать закон; во‑вторых, какой закон он мог бы нарушить сам? Ведь на всем белом свете не сыскать ни одного закона, который бы не ставил во главу угла счастье людей. Поэтому Джо и не мог припомнить ни одного закона, который бы ему захотелось хоть немножко нарушить.

И все же… Как‑то раз Джо подошел к фортепиано, поднял крышку и прошелся по всем клавишам до единой. А потом уронил голову на клавиатуру и заплакал, потому как до него дошло: ведь то, что Крис лишился фортепиано, лишился пальцев, дабы никогда больше не играть, – все равно, как если бы Джо лишился своего бара. Ибо если Джо когда‑нибудь лишится своего бара, ему уже незачем будет жить.

А что касается Криса… В автофургоне для доставки жареных пирожков к бару теперь подъезжал другой человек, а Криса в этой части света никто никогда больше не видел.

4

– Ах, какое прекрасное утро! – пел член дорожной бригады, который в своем родном городке пять раз смотрел фильм «Оклахома!».

– Укачай мою душу на груди Авраамовой! – пел дорожный строитель, выучившийся петь, когда все члены семьи собирались с гитарами.

– Нас да ведет твой свет! – пел, веривший в Бога дорожник.

Лишь рабочий с беспалыми руками, который держал дорожные знаки «Стоп» и «Тихий ход», только слушал. Он никогда не пел.

– Почему ты никогда не поешь? – спросил член дорожной бригады; вообще‑то, ему нравились Роджерс и Хаммерстайн и всегда он расспрашивал только о них.

Человек, которого они называли «Сахаром», просто пожимал плечами.

– Мне не хочется петь, – отвечал он, когда снисходил до ответа.

– Почему его зовут Сахаром? – спросил как‑то один из новеньких. – Не сказал бы, что он такой уж сладкий.

Ему ответил верующий:

– Его инициалы СН. Как сахар – С и Н[1], знаешь?

И новенький засмеялся. Глупая шутка, но из тех, что облегчают работу на строительстве дорог.