|
Возьмем, к примеру, то, что находится сейчас прямо перед моими глазами. Моя служанка Элиза работает у меня уже целых пятнадцать лет. Я считал, что могу положиться на Элизу – и вот вам, пожалуйста! В рождественское утро – вы только подумайте! – когда звонят колокола, в это самое утро – как будто за нами не следит Провидение! – эта девушка кладет на стол, за которым вы завтракаете, кладет – да-да, сыр… – Он увидел, что я собираюсь заговорить, и махнул рукой. – Вы, конечно, можете возразить: «Да, мистер Боумен, но вы же убрали сыр и заперли его в буфет», что я действительно сделал, и вот у меня ключ. Все это так, сэр, но мне-то каково от этого поступка? Не будет преувеличением сказать, что у меня просто земля уходит из-под ног. Однако, когда я так и сказал Элизе, причем, уверяю вас, не резко, а всего лишь твердо, что же я услышал в ответ? «О, – говорит она, – но ведь не случилось ничего страшного». И это оскорбило меня, сэр, вот и все, что я могу сказать. Да, оскорбило, и мне даже не хочется сейчас об этом думать.
Последовала гнетущая пауза, и я отважился произнести что-то вроде: «Да, очень досадно», а затем спросил, в котором часу начнется церковная служба. – В одиннадцать часов, – ответил мистер Боумен с тяжелым вздохом. – О, вы не услышите от бедного мистера Лукаса такой проповеди, как от нашего бедного пастора. У нас ним могли быть маленькие разногласия, да и бывали, и тем печальнее… Я видел, что ему потребуется немалое усилие, чтобы не затронуть тему злополучного бочонка пива, но он сделал это усилие: – Но вот что я скажу: я в жизни не встречал лучшего проповедника, а также человека, который крепче бы держался за свои права, или за то, что он считал своими правами. Впрочем, теперь это праздный вопрос. Некоторые могли бы спросить: «Был ли он красноречив?» Я бы ответил так: «Наверно, у вас больше прав судить о вашем собственном дяде, нежели у меня». Другие могли бы спросить: «Держал ли он в руках свою паству?» И я опять-таки отвечу: «Это зависит от точки зрения». Но, как я уже говорил… да, Элиза, моя девочка, иду… в одиннадцать часов, сэр, и спросите, где скамья «Королевской головы». Думаю, все это время Элиза стояла за дверью, и я учту это, когда буду давать ей чаевые. Следующий эпизод имел место в церкви. Перед мистером Лукасом стояла трудная задача: воздать должное христианским чувствам, а также тревоге и печали, которые, что бы ни говорил мистер Боумен, явно преобладали у паствы. Думаю, он не сумел оказаться на высоте положения. Мне было как-то не по себе. Орган дважды замолкал во время рождественского гимна, а теноровый колокол, вероятно по небрежности звонарей, тихонько звякал примерно раз в минуту на протяжении всей проповеди. Причетник послал кого-то наверх с этим разобраться, но, по-видимому, тот не смог ничего сделать. Я был рад, когда служба закончилась. Перед богослужением тоже было странное происшествие. Я пришел довольно рано и столкнулся с двумя мужчинами, которые уносили приходскую подставку для гроба обратно на ее место под башней. Судя по тому, что я случайно уловил из их разговора, ее принес в церковь по ошибке кто-то, сейчас отсутствующий. Я заметил так же, как причетник поспешно сворачивал бархатный покров для гроба, проеденный молью, – неподходящее зрелище для рождественского дня. Вскоре после посещения церкви я пообедал и, не имея желания никуда выходить, устроился в зале у камина с последним выпуском «Пиквика», который откладывал уже несколько дней. Я подумал, что, конечно же, не усну, читая его, но оказался ничуть не лучше нашего друга Смита. Примерно в половине третьего меня разбудили пронзительный свист, смех и говор на рыночной площади. Это были Панч и Джуди – несомненно, то самое представление, которое видел мой старьевщик в У… Я не знал, то ли радоваться, то ли нет: мне очень живо припомнился неприятный сон. |
