Я отправился в хижину консула Соединенных Штатов. Это был седоватый господин в закопченных очках, длинный и тощий. Когда я вошел, он играл в шахматы.

— Простите, что я вас прерываю, — сказал я. — Но не можете ли вы мне сказать, каким образом можно быстро обвенчаться?

Консул встал.

— Мне думается, у меня было право на совершение обряда год или два тому назад, — сказал он. — Я посмотрю и…

Я схватил его за рукав.

— Не смотрите, — сказал я. — Брак всегда является как бы лотереей. Я готов идти на риск, что ваше право еще действует.

Консул отправился со мною в Хулиганский переулок. Иззи позвала свою мамашу, но старая леди была занята ощипыванием куры в кухне и просила извинить ее отсутствие. Иззи и я встали рядом, и консул совершил брачный обряд.

В этот вечер миссис Боуэрс состряпала шикарный ужин из тушеной курицы, печеных бананов, фрикасе из красного перца и кофе. После этого я уселся в качалку у окна, а счастливая Иззи села на пол, перебирая струны гитары.

Вдруг я подскочил с места. Я совершенно забыл О’Коннора. Я попросил Иззи собрать для него как можно больше еды.

— Для этот большой, некрасивый мужчина? — спросила Иззи. — Но все равно — он твой друг.

Я вытащил розу из большой вазы и отправился с корзинкой провизии в тюрьму. О’Коннор ел с жадностью голодного волка. Потом он вытер лицо шелухой банана и спросил: — Вы ничего не слышали о донне Изабелле?

— Тс-с! — сказал я, просовывая розу между перекладинами решетки. — Это она вам посылает. Она просит не падать духом. С наступлением темноты двое замаскированных людей принесли эту розу к развалинам замка в апельсиновой роще. Как вам понравилась курятина, Барни?

О’Коннор прижал розу к губам.

— Это для меня дороже всей еды на свете, — сказал он. — Но ужин был замечательный. Где вы его раздобыли?

— Я взял его в кредит в гастрономическом магазине, — сказал я. — А теперь почивайте. Все, что может быть сделано, я сделаю.

Так шли дела в течение нескольких недель. Иззи была замечательной поварихой, и, будь у нее немного более уравновешенный характер и кури она немного лучший сорт сигар, может быть, дело повернулось бы иначе. Но я начал в это время скучать по настоящим американкам и по трамваям. Я не уезжал только потому, что считал долгом приличия остаться и присутствовать при расстреле О’Коннора.

Однажды наш прежний переводчик завернул ко мне и, просидев около часа, заявил, что его послал судья с просьбой, чтобы я зашел к нему. Я отправился к нему в канцелярию, в лимонную рощу, на краю города, и здесь меня ожидал сюрприз. Я думал увидеть одного из обычных туземцев, с лицом цвета корицы, в широкополой шляпе. На самом деле я увидел злосчастного джентльмена в мягком кожаном кресле, читавшего английский роман. С помощью Иззи я заучил несколько испанских слов и приветствовал его на чистейшем андалузском диалекте:

— Buenas dias, señor. Я…

— Пожалуйста, садитесь, мистер Боуэрс, — ответил он мне на английском языке. — Я восемь лет провел в вашей стране, в университете. Позвольте мне приготовить вам крюшон. Как вам — с лимонной коркой или без?

Мы проболтали с ним около получаса. А затем он мне сказал:

— Я вызвал вас, мистер Боуэрс, чтобы сообщить вам, что вы можете забрать вашего друга, мистера О’Коннора.