Некролог ничего интересного не содержал — всего лишь упоминание оставшихся родственников да информация о похоронном бюро. К смерти старого сатрапа-алкаша Эверс не имел решительно никакого отношения — ему лишь выпало несчастье быть его жертвой. Так что, избавившись от чувства вины, Эверс выпил вечером лишний стаканчик (или четыре) за доктора Янга. Ужин он заказал на дом, но доставили его уже после того, как он основательно нализался. Оказывается, этот эпизод «C.S.I.» он уже смотрел, а по другим каналам шли какие-то идиотские ситкомы. Где же ты, Боб Ньюхарт, когда ты нам так нужен? Эверс почистил зубы и принял две таблетки эмбиена. Он стоял, пошатываясь, перед зеркалом в ванной, видя перед собой лицо с налитыми кровью глазами. — Дайте мне печень подлиннее, — проговорил он, — и я переверну этот чертов мир.

Встал он снова поздно и привел себя в чувство растворимым кофе с овсянкой. Открыв утреннюю газету, он с радостью обнаружил, что на выходные приедут «Сокс» и проведут серию игр. Первую игру он отпраздновал бифштексом, не забыв включить запись, чтобы не упустить ни одного призрака из прошлого. В общем, к этому матчу Эверс подошел во всеоружии.

Ожидания его оправдались в седьмом иннинге на редкость напряженной игры. Эверс мог бы все пропустить, если бы пошел мыть посуду, но нет, он сидел на краешке дивана, пожирая взглядом каждую подачу. Лонгория пробил дабл в брешь между вторым и третьим бейсменами, и стоявший на первой базе Аптон ринулся к «дому». Брошенный мяч обогнал его, но ушел в сторону, на линию первой базы. Пока Келли Шоппач, кэтчер «Сокс», несся к «дому» в попытке выбить Аптона, с места поднялся тощий, веснушчатый мальчуган лет девяти.

Стрижку мальчика когда-то называли голландкой, а если в школе вы его дразнили, то горшком. — Эй, Горшок! — любили кричать они, гонясь за ним по всему спортзалу и мутузя, превращая любую игру в кучу-малу. — Эй, Горшок, Горшочек!

Звали его Лестер Эмбри, и здесь, на стадионе, на нем красовалась все та же изношенная рубашка в красно-белую полоску и вылинявшие джинсы с заплатками на коленках. Той весной 1954-го он, казалось, из них не вылезал. Был он белым, но жил в черном районе за ярмарочной площадью. Мальчик рос без отца, а самые добрые слухи о его матери гласили, что работает она в прачечной больницы святого Иосифа. В Шрусбери он приехал посреди учебного года из какого-то захолустного городишки в Теннеси, и Эверсу с дружками такой поступок казался сущим оскорблением. Они обожали пародировать его мягкий, тягучий говор, превращая каждый робкий ответ на уроке в монолог Фогхорна Легхорна. «Я грю, мисс Притчетт, мэ-эм, я сообщаю вам, что я напрудил вот в эти самые шта-анишки.»

На экране Аптон вскочил на ноги, посмотрел на распростертого на земле кэтчера и просигналил успешное взятие базы. Рефери, правда, с ним не согласился, просигналив аут. Другая камера показала Джо Мэддона, тренера «Скатов», который в ярости встал с командной скамейки и ринулся на поле. Набитый битком стадион бесновался.

При повторе — еще до того, как Эверс успел поставить на паузу и перемотать назад — камера захватила Лестера Эмбри с его идиотской стрижкой под горшок прямо над плакатом с логотипом FOX 13. А дальше, когда стало видно, что Аптон таки умудрился увернуться от кэтчера, и что никакого аута не было, тихий мальчишка, сморщенный и беспалый труп которого вытащили из Марденского пруда (Эверс с друзьями были тому свидетелями), поднялся и указал обгрызенной рыбами рукой не на поле, а на Эверса.