— Обойдусь сегодня без игры, — сказал Эверс пустой квартире. — Думаю, я лучше…

Услышав южный говор, с каким он произнес последние слова, Эверс в замешательстве запнулся. Подумал, что ни слабоумие, ни болезнь Альцгеймера до него пока не добрались, что, может быть, у него всего лишь обычный, до боли знакомый нервный срыв. Такое объяснение последних событий казалось вполне логичным, но знание — сила. Если ты знаешь, что происходит, то можешь это прекратить, так ведь?

— Думаю, я лучше пойду в кино, — закончил он фразу уже собственным голосом. Тихо. Благоразумно. — Вот и все, что я хотел сказать.

В конце концов, в кино он решил не идти. Хотя в ближайшей округе находилось в общей сложности двадцать экранов, ни по одному из них не показывали ничего интересного. Вместо этого сходил в «Пабликс» и накупил там полную корзину продуктов (включая фунт толсто порезанного бекона с перцем, который так любила Элли). Эверс было направился к быстрой кассе, но увидев на кассирше футболку «Скатов» с двадцатым номером Мэтта Джойса на спине, повернул и пошел к другой. Стоять в очереди пришлось дольше, но он сказал себе, что это ничего. А еще он совсем не думал о том, что на стадионе прямо сейчас пели национальный гимн. Эверс взял новую книгу Харлана Кобена в мягкой обложке, эдакий литературный бекон к бекону настоящему. На ночь он ее почитает. Бейсболу не сравниться с кобеновскими «ужасами в пригородах», даже когда на поле Джон Лестер выяснял отношения с Мэттом Муром. Да и как Эверс вообще заинтересовался такой скучной и тягучей игрой?

Положив продукты в холодильник, он устроился на диване. Кобен не разочаровал: Эверс сразу же втянулся в сюжет. Так втянулся, что даже не заметил, как у него в руке оказался пульт от телевизора, когда после шестой главы он решил сделать перерыв и съесть кусок лимонного пирога.

«Я только счет проверю, — подумал он. — Посмотрю одним глазком — и все».

«Скаты» вели в восьмом иннинге 1–0, и Дуэйн Стаатс исходил болтовней от возбуждения:

— Не буду вам, друзья мои, говорить, что сегодня творится с Мэттом Муром — я человек старой школы — просто скажу, что ни одного «алого чулка» к базам сегодня не допущено.

«Бог ты мой, — подумал Эверс. — Мур им не дал сделать ни одного удара, а я все пропустил».

Камера показала Мура крупным планом. Тот весь вспотел, несмотря на постоянные семьдесят два градуса на стадионе. Когда он приготовился к подаче, картинка сместилась к «дому», и там, за «домом», в третьем ряду, сидела покойная жена Эверса, одетая в ту самую теннисную форму, в которой ее настиг первый инсульт. Синюю окантовку Эверс узнал без труда.

Элли неплохо загорела. К концу лета она всегда такой становилась. И, как обычно, за игрой она не следила, сосредоточив все внимание на айфоне. Эверс едва успел подумать, кому же она СМСит (кому-то в этой жизни или в загробной?), как в кармане зажужжал его собственный телефон.

Приложив трубку к уху, она слегка махнула ему рукой.

«Подними», — проговорила она губами, указав на аппарат.

Эверс медленно покачал головой.

Телефон снова завибрировал: к бедру словно приложили слабенький электрошокер.

— Нет, — сказал он телевизору и логично рассудил: она же может оставить сообщение.

Элли помахала ему трубкой.

— Неправильно это, — сказал Эверс. Ведь Элли — не Горшок Эмбри, не Ленни Уилер и не Молодой доктор Янг. Она любила его (Эверс в этом не сомневался), а он любил ее. Сорок шесть лет что-то да значат, особенно в наши дни.

Он всмотрелся в ее лицо. Кажется, она улыбалась. Никакой речи Эверс не подготовил, но ему очень хотелось рассказать Элли, как он по ней скучает, рассказать о своей теперешней жизни, о том, как ему хотелось быть ближе к Пату, Сью и внукам, ведь ему и поговорить-то больше было не с кем.