Удачи! Чарли».

Слейд сунул письмо в карман и вышел в вестибюль, где сидевшие за столиком девушки выписывали карточки потенциальным покупателям. Если покупатель не был хорошо известным в «Доме» лицом и частым участником аукционов, ему полагалось заполнить специальный бланк, а затем девушки выдавали ему пластиковую карточку участника с номером.

Тем самым как бы подтверждалось намерение активно участвовать в торгах, к тому же, что куда важней, это помогало окончательно определить сделавшего большую ставку покупателя – по номеру. В бланках указывались имя, адрес и банк.

Было еще рано, четверть десятого. И к этому времени девушки успели заполнить всего лишь десять бланков. Ни в одном их них Мартин Гетти не значился. Но Слейд прекрасно понимал, что мультимиллионер вряд ли будет выступать под собственным именем. Перемолвившись с хорошенькими девушками парой слов, он вернулся назад, в зал.

Без четверти десять к столику приблизился небольшого роста скромно одетый мужчина.

– Желаете принять участие в торгах, сэр? – осведомилась одна из них.

– Само собой, молодая леди.

Типично южный, ленивый и гнусавый акцент.

– Ваше имя, сэр?

– Мартин Гетти.

– Адрес?

– Здесь или дома?

– Постоянный адрес, будьте так добры.

– Бичем Стад, Луисвилль, штат Кентукки.

И вот американец взял свою карточку и пошел в зал. В этот момент Перегрин Слейд уже собирался подняться на трибуну. И только ступил на первую ступеньку, как кто‑то робко потянул его за рукав пиджака. Он глянул вниз. Глаза девушки радостно сияли.

– Мартин Гетти. Коротышка, волосы седые, козлиная бородка, потрепанный пиджак, – она огляделась по сторонам. – Занял место в третьем ряду с конца, возле центрального прохода, сэр.

Слейд расцвел в улыбке и продолжил подъем на свой Олимп. Аукцион начался. Лот под номером 18, полотно Класа Молинера, ушел за весьма кругленькую сумму, и сидевший внизу клерк прилежно строчил что‑то в журнал. Рабочие вносили все новые шедевры, большие и маленькие, устанавливали на подставки рядом и чуть ниже трибуны. Торги шли своим чередом. Американец в них пока не участвовал.

Два Томаса Хермана ушли с молотка, за ними настал черед Корнелиса де Хема, вокруг которого развернулась нешуточная борьба, в результате чего он ушел по цене, вдвое превышающей стартовую, а американец по‑прежнему не называл ставок. Слейд знал в лицо по меньшей мере две трети присутствующих и разглядел в зале молодого дилера из Амстердама по имени Ян де Хофт. Но для чего сюда явился этот американский богатей? Ну и пиджачок на нем, вот уж действительно замаскировался. Неужели вообразил, что может обвести вокруг пальца такую стреляную птицу, как он, великий и неподражаемый Перегрин Слейд?… Лотом под номером 102 шел натюрморт Адриана Корте. Появился он на сцене ровно в четверть двенадцатого.

Борьба разгорелась между семью участниками. Пятеро отступили после того, как с трибуны прозвучала сумма в сто тысяч фунтов. Тут поднял руку голландец. Слейд прекрасно знал, кого представляет этот дилер. Состояние в триста миллионов, сколоченное на производстве пенистого пива «Ларджер». На ста десяти тысячах фунтов возник новый участник, но тут же сломался на ста двадцати. Оставшийся, лондонский агент, сражался теперь с невозмутимым голландцем. Но де Хофт его поборол. Чековая книжка у него была толще.

– Итак, сто пятьдесят тысяч фунтов! Кто больше? Сто пятьдесят?…

Американец поднял голову и карточку. Слейд не сводил с него глаз.

Стало быть, хочет Корте для своей коллекции в Кентукки. О, радость! О, неиссякаемая жажда наживы! Он обернулся к голландцу:

– Вам вызов, сэр. Сто шестьдесят тысяч фунтов, от джентльмена вон в том ряду, возле прохода.