Он щелчком включил его, пересек лабораторию и вышел за дверь. Свет неловко качнулся в темноте, и затем он навел его на пол. Он не хотел наступить на что-нибудь, на что наступать не стоило. Двигаясь медленно и осторожно, Генри обошел лестницу сбоку и посветил фонариком вниз. Его дыхание замерло, затем возобновилось, более медленное. Внезапно страх и напряжение ушли, он чувствовал только холод. Ящик был здесь, как Декс и говорил. И шариковая ручка уборщика. И его туфли. И очки Чарли Гересона.

Генри медленно перемещал луч с одного артефакта на другой, высвечивая каждый. Затем он посмотрел на часы, выключил фонарик и засунул обратно в карман. У него оставалось полчаса. Нельзя было терять время.

В чулане уборщика наверху он нашел ведра, мощное чистящее средство, тряпки… и перчатки. Никаких следов. Он спустился обратно, как ученик волшебника, в руках тяжелое пластиковое ведро, полное горячей воды, и пенящийся очиститель, тряпки заброшены на плечо. В тишине гулко звучали его шаги. Ему подумал о словах Декса: оно сидит тихо и ждет. И ему все еще было холодно.

Он начал прибирать.

– Она пришла, – сказал Генри. – О да, она пришла. И она была… возбужденная и счастливая.

– Какая? – переспросил Декс.

– Возбужденная, – он повторил. Она скулила и ныла, как она всегда делает, этим резким, неприятным голосом, но это просто по привычке, я думаю. Все эти годы, Декс, единственной моей частью, которую она не могла полностью контролировать, единственной частью, которую она не могла прижать к ногтю, была дружба с тобой. Наши два стакана, пока у нее были занятия. Наши шахматы. Наше… общение.

Декс кивнул. Да, общение было правильным словом. Немного света во тьме одиночества. Это были не просто шахматы или выпивка; это было лицо Генри над доской, голос Генри, рассказывающий, как обстоят дела на факультете, безобидная болтовня, смех над чем-нибудь.

– Итак, она скулила и жаловалась в своем лучшем «просто зовите меня Билли» стиле, но, я думаю, просто по привычке. Она была возбужденной и счастливой, Декс. Потому что она собиралась, наконец, заполучить под свой контроль последнюю… маленькую… часть. – Он посмотрел на Декса спокойно. – Я знал, что она придет, как видишь. Я знал, что она захочет увидеть, в какое дерьмо ты умудрился вляпаться, Декс.

– Они внизу, – сказал Генри Вилме. Вилма была в ярко-желтой блузке без рукавов и зеленых брюках, слишком тесных для нее. – Прямо внизу. – Внезапно он громко рассмеялся.

Голова Вилмы быстро повернулась, и ее узкое лицо омрачилось подозрением.

– Над чем это ты смеешься? – спросила она своим крикливым, дребезжащим голосом. – Твой лучший друг попал в затруднительное положение с девушкой, а ты смеешься?

Нет, он не должен был смеяться. Но он не мог ничего поделать. Оно сидело под лестницей, сидело тихо и поджидало, давай, попробуй сказать этой штуке в ящике звать тебя Билли, Вилма – и еще один смешок вырвался у него, и прогремел по тусклому коридору первого этажа, как глубинная бомба.

– Ну, у этого есть смешная сторона, – сказал он, едва сознавая, о чем говорит. – Подожди, ты увидишь. Ты подумаешь -

Ее глаза, вечно рыщущие и никогда – спокойные, уперлись в его нагрудный карман, куда он засунул резиновые перчатки.

– Это что, перчатки?

Генри начал извергать слова. В то же время он положил руку на костлявые плечи Вилмы и повел ее к лестнице.