Кузовкин. Слава богу-с — покорнейше благодарю-с.

Тропачев (указывая локтем на Карпачова), Вы ведь его знаете?

Кузовкин. Как же-с… мы знакомы-с.

Тропачев. Так, так, так… (К Иванову.) А как бишь вас? И вы тут?

Иванов. И я-с.

Ольга (к Тропачеву). М’сьё… м’сьё Тропачев…

Тропачев (быстро оборачивается). Madame?

Ольга. Ведь я с вами, как с старым приятелем, — без церемонии, не правда ли?

Тропачев. Помилуйте…

Ольга. Вы мне позвольте пойти к себе… Мы только что приехали… Надобно посмотреть…

Тропачев. Сделайте одолженье, Ольга Петровна… Да и вы, Павел Николаич, будьте как дома, хе-хе. Мы вот здесь поболтаем немножко с этими господами…

Ольга. Притом — вы хоть и старый приятель, но всё-таки мне совестно… в этом дорожном платье…

Тропачев (ухмыляясь). Я бы не принял подобного… подобного предлога… если б я не знал, что для дам… туалет… всегда… так сказать… всегда приятно… (Запутывается, кланяется и рисуется.)

Ольга (смеясь). Вы злы… Я вас оставляю, господа… до свиданья. (Уходит в гостиную.)

Тропачев. Павел Николаич, позвольте мне еще раз поздравить вас… Вы, можно сказать, счастливый человек…

Елецкий (улыбается и жмет ему руку). Вы правы… Фаддей… Флегонт Александрыч.

Тропачев. Но, послушайте, я вас, может быть, удерживаю?

Елецкий. Напротив, Флегонт Александрыч. Знаете ли что?.. Вам, как хозяину, это не будет неприятно…

Тропачев (надвигаясь на Павла Николаича и прижимая его руку к своему желудку). Располагайте мною, Павел Николаич, прошу вас.

Елецкий. Хотите, мы перед завтраком сходим на гумно? Отсюда два шага — подле сада.

Тропачев. Enchanté! помилуйте.

Елецкий. Ну так берите вашу шляпу. (Громко.) Человек, кто там? (Входит Петр.) Завтрак вели приготовить.

Петр. Слушаю-с. (Уходит.)

Тропачев. Карпачов пойдет с нами, если вы позволите.

Елецкий. Очень рад… (Оба уходят. Карпачов идет за ними.)

Кузовкин (живо обращаясь к Иванову). Ну, Ваня, скажи теперь сам, какова наша Оля?

Иванов. Что ж, я не говорю, — хороша.

Кузовкин. А ласкова-то как, Ваня?

Иванов. Да — она не то, что он.

Кузовкин. А чем же он дурен? Ты, Ваня, рассуди: он человек важный, привык, знаешь, эдак себя держать. Он бы и рад, да ты понимаешь: нельзя. Оно у них так там требуется. А заметил ли ты, Ваня, какие у ней глаза?

Иванов. Нет, не заметил, Василий Семеныч.

Кузовкин. Я, брат, тебе после этого удивляюсь, — ей-богу. Это нехорошо, Ваня, право нехорошо.

Иванов. Может быть; что ж, я не говорю… А вот дворецкий идет.

Кузовкин (понизив голос). Ну что ж, что идет. Мы ничего.

(Входит Трембинский с Петром. Петр несет завтрак на подносе.)

Трембинский (выдвигая стол на средину сцены). Вот здесь поставь, да не разбей смотри. (Петр ставит поднос и развертывает скатерть. Трембинский отнимает ее у него.) Подай… Это я сам, а ты за вином ступай. (Петр уходит. Трембинский накрывает стол и сбоку поглядывает на Кузовкина.) Эка, подумаешь, иные люди — точно в сорочке родятся. Наш брат бьется, как рыба о лед, из-за куска хлеба, а им всё достается даром. Где после этого, позвольте спросить, справедливость на свете? Удивительное, право, дело!

Кузовкин (осторожно прикасается плеча Трембинского. Трембинский глядит на него с удивлением). Об стену… замарались…

Трембинский. Вот еще… велика беда… оставьте. (В ходит Петр с бутылками и вазой шампанского, которую ставит на маленький стол подле двери.) Ну, иди, поворачивайся.