Тут пришла мысль о самоубийстве - он бросился в ванную. Схватил маленький стульчик и изо всех сил ударил им по зеркалу, раздался треск - часть зеркала грудой осколков рухнула в умывальник, другая осталась висеть подрагивая уродливыми острыми гранями. Он не останавливался - существование настолько опротивело ему, что он в то же мгновенье из всех сил надавил на эти острые грани запястьями своих рук - почувствовал боль, но она была даже приятна, помогла заглушить душевное страдание. Темные ручейки потекли по стеклу, вот уже и раковину затемнели - нет - это была еще не артериальная кровь, он просто изуродовал свои руки, но еще не нанес раны, которая была бы смертельной. Надо было еще раз ударить... Но тут он испугался, что после смерти не будет ему покоя, что там вовсе и не тьма, ни Музыка душу пронзающая, но свет, но голоса. Тут вспомнились виденные когда-то давным-давно, толи в детстве, толи в иной жизни репродукции средневековых художников - изображения рая или ада. Рай - светлые сады, ад - наполненные огнями и воплями грешников пещеры - теперь и то и другое место представлялось ему одинаково жутким, и он вспомнил также, что оттуда уже нет возврата, и тут же вырвался из ванной - остановился теперь на кухне, перед окном из которого выплескивались потоки вечернего света - в этом свете стал рассматривать свои запястья - это было кровоточащее месиво, из которого, словно шипы, торчали обломки стекла - медленно, очень осторожно принялся их вытаскивать, боялся ненароком повредить артерию - даже и чувствовал эти артерии, чувствовал как по ним, раскаленным жилам, стремительными рывками прокатывается кровь, чувствовал, что некоторые из стеклянных вкраплений совсем от них близко, что стоит только сделать одно неверное движение, и все будет кончено - никто уже ему не поможет...

Сколько же было этих игл! Сколько!.. Он вырывал и вырывал, а в его плоти оставалось еще так много!.. Вот сделал неудачное, резкое движение рукой и почувствовал, как одна из них прикоснулась к этой раскаленной жиле - стал осторожно вынимать, но рука дрожала - он чувствовал слабость, дурноту... Нет - слишком сильно дрожала рука, слишком велико было его волнение.

И смерть - то к чему он с такой страстью недавно стремился, теперь ужасала его. Он чувствовал, что не будет после этого прежних чувств, Музыки, но будет хаос, боль, Ад. Вот вновь попытался вытащить эту иглу, схватился за нее дрожащей рукой, резко дернул - боль резанула по руке до самого предплечья, раскаленным вихрем пронзила все тело, кровь обильно закапала на пол. Он застонал, потом вскрикнул - но тут же почувствовал и некоторое облегчение - нет - артерия еще не была разодрана; он просто еще больше изуродовал запястье. И тут в дверь раздался звонок - настойчивый, долгий; затем застучали, и вот голос - голос той девушки, которая был с ним этим днем:

- Виталий! Открой! Слышишь?! Что там с тобой?!.. Открой же!.. Я помогу тебе!.. Виталий!..

И тут он понял, что все это время она просидела на лестнице возле его двери; просидела в тоске, в напряженном ожидании - все время вслушивалась, и должно быть слышала грохот из ванной, подскочила к самой двери, хотела звонить, кричать, да так и замерла - не смела, еще не была уверена, что с ним случилась какая-то беда, просто не хотела в это верить. И вот Виталий, впервые за долгое-долгое время почувствовал нежное, сильное чувство к некоему стороннему человеку, к человеку пришедшему из хаоса.