Потом, когда они вернулись, Вика вновь собрала всяких родственников, друзей, знакомых - все они сидели за столом обильно уставленным всякой едой и выпивкой, в большой, светлой комнате - в той самой комнате, где Виталий прежде проводил столько трагических, пронзительных часов - в которой ничего уже не осталось от того, прежнего мрака.

Где-то по истечении полутора или двух часов от начала застолья, Виталия стало тошнить. Он никому не сказал причины - а на самом то деле его стало тошнить от этих дергающихся рож, от того, что Вика чуть ли не каждый день рассказывал про них - вот они сидят, бормочут, чокаются...

И уже в ванной-комнате, куда его отвел Виктор, уже отступив от раковины, куда зажурчала смывающая вода, он прошептал своему старому другу:

- Не могу я так больше. В аду сейчас...

- В аду ты полтора года назад был. - немедленно парировал друг. - ...И надо ж - в лучшем магазине берем, и там все та же подделка... Или, может, настоящая - может, наш желудок к такому кушанью непривычен, а?

- Что ты такое говоришь? Зачем?.. Я же в аду сейчас! В аду!.. Полтора года прошло?! Уже полтора года?!..

- Тихо-тихо, что это ты так закричал?

- Да, да - я же теперь вынужден говорить шепотом, чувства свои скрывать. Я же умер полтора года назад, когда эти пришли и вытащили меня из Тьмы, из Музыки в эту большую, постылую жизнь. Все верчусь, суечусь, говорю что-то никому не нужное, забывающееся - и мне ведь тоже ненужное, даже ядовитое душу мне отравляющее. Говорю и делаю то, что совсем не хочу делать, и остановиться то никак не могу. И все это окружающее на то только направленно, чтобы забыл... чтобы ЕЕ забыл, чтобы Музыку забыл...

- Нет-нет. Ты в зеркало на себя посмотри. Ну хорошо - сейчас ты не в лучшем виде, но даже и так, не в лучшем виде, ты несравненно лучше выглядишь, чем полтора года назад. Посмотри - загар, явное пополнение - да ты на человека стал похож, а не на ту засушенную мумию, которая прежде была. Ты внешне выглядишь здоровым, значит и в душе...

- Что в душе, что в душе?!.. - резко прервал его Виталий.

Но тут и Виталия прервали - резко застучали в дверь ванной; и одна из приглашенных девушек, судя по голосу уже в сильном подпитии стала требовать, чтобы они возвращались к столу, потому что де все ждут не дождутся Виталия, когда же он прочитает новые стихи. Виталий, ничего ей не отвечая, вновь громким голосом заговорил, обращаясь к Виктору:

- Вот видишь, новых стихов от меня ждут. Ждут-ждут не дождутся! Какие же тут могут быть стихи, когда я в такой трясине живу!.. О, по настоянию женушки, я еще клепаю что-то, кажется еще связанное рифмой, но уже без прежнего чувства, жиром заплывшее, пустое. Ну, какие же тут чувства могут быть, когда я не страдаю, не плачу, но только все время в потолок смотрю, "любовью" занимаюсь и жру. Все это гнусно, гнусно, гнусно - тысячу раз гнусно! От этого меня тошнит!..

- Виталий, опомнись. Тебе вино в голову ударило! Голову под холодный душ поставь, и...

- Что "и"? Что же "и"?.. Опять в кому впаду, да?! Опять буду говорить то, что не хочу говорить, видеть то, что не хочу видеть, от чего воротит?!.. Ну уж нет - не надо мне ничего этого, сейчас вот высвободилось то, что накипело, сейчас им все-все выскажу!..

И он отпихнул Виктора, распахнул дверь ванной - при этом едва не сшиб подвыпившую девушку, которая конечно же так и стояла там, и все внимательно слушала. Он схватил девушку за руку, и ворвался в большую комнату, где на самом то деле никто и не ждал его стихов - всем им не было дело до его чувств, но они уже, как это часто бывает в больших компаниях, разбились на маленькие группки, и в каждой обсуждали что-то свое - кто огород, кто погоду, кто цены в магазинах, кто даже и его Виталия "хорошее" поведение.