Целый день пробегал он в поисках возможности разменять эти бумаги на звонкую монету и только поздно вечером вернулся домой. Ночью хотел он начать игру на эти последние деньги, но Анжела, догадавшаяся обо всем, вся в слезах бросилась к его ногам, заклиная его Божьим именем и всеми святыми бросить пагубное намерение, которое грозило повергнуть их в беспросветную нищету и унижение.

Менар, выслушав жену, поднял ее с колен, прижал с тоской к своей груди и сказал:

— Анжела! Дорогая моя Анжела! Я должен сделать это сегодня во чтобы то ни стало! Но завтра все твои заботы кончатся, потому что я даю тебе торжественную клятву, что иду играть в последний раз. Будь же спокойна и ложись спать. Бог даст, увидишь во сне другую, лучшую жизнь, которая, верь мне, наступит для нас очень скоро.

С этими словами поцеловал он жену и стремительно убежал прочь.

Придя в игорный зал, он в две талии проиграл все и, недвижимый, стоял без слов возле полковника, уперев бессмысленный взгляд на зеленый стол.

— Что же вы, шевалье! Разве вы больше не понтируете? — спросил полковник, тасуя карты для новой талии.

— Я проиграл все! — отвечал Менар с напускным спокойствием.

— Неужели у вас нет больше ничего? — продолжал полковник.

— Я нищий! — воскликнул Менар дрожащим от ярости голосом, смотря по-прежнему на стол и не замечая, что удача все больше склоняется на сторону понтеров.

Но полковник продолжал игру, нимало не смущаясь.

— Что ж! У вас осталась хорошенькая жена, — сказал он тихо, не глядя на Менара и тасуя карты для новой игры.

— Что вы хотите этим сказать? — гневно спросил Менар.

Полковник взял колоду карт, не отвечая на вопрос, срезал ее и затем сказал, оглянувшись:

— Десять тысяч дукатов или — Анжела!

— Вы сошли с ума! — крикнул Менар, придя в себя и начиная замечать, что полковник проигрывал все больше и больше.

— Двадцать тысяч дукатов — против Анжелы, — тихо прибавил полковник, перестав на мгновенье тасовать карты.

Менар молчал. Полковник снова начал игру, причем почти все его карты проигрывали.

— Идет! — шепнул Менар ему на ухо при начале новой талии и поставил даму.

Карта оказалась бита.

Со яростным скрежетом зубов поднялся Менар со своего места и, бледный как смерть, шатаясь, отошел к окну.

Игра между тем кончилась.

— Ну, так как же ваш долг? — с презрительной улыбкой сказал полковник Менару.

— Ха! — совершенно вне себя воскликнул тот. — Вы меня разорили, пусть! Но вообразить, что вы выиграли мою жену, может только сумасшедший! Мы не на островах и жена моя не невольница, чтобы муж мог проиграть ее как вещь! Но вы действительно рисковали двадцатью тысячами дукатов, и потому, проиграв, я должен разрешить моей жене бросить меня и последовать за вами, если только она на это согласится. Едемте же ко мне и вы сами увидите, с каким отвращением она оттолкнет предложение сделаться вашей любовницей!

— Берегитесь, шевалье! — возразил полковник со злобной улыбкой. — Смотрите, чтобы ваша жена не оттолкнула вас, как человека, приведшего ее к бедности и несчастьям, и не бросилась сама с радостью и восторгом в мои объятия! Не любовницей, а женой, соединенной со мной священными узами церкви, рискуете вы ее увидеть! Узами, венчающими самые чистые желания! Вы называете меня безумцем! Так знайте же, что если я играл на вашу жену, то для того только, чтобы получить на нее право, жена же ваша и без того принадлежит мне! Знайте, что меня одного любит она всем сердцем и что я тот самый Дюверне, сын соседа Вертуа, с которым Анжела была вместе воспитана и которого любила еще до того, как вы успели околдовать ее вашим дьявольским искусством! В тот роковой год, когда я отправлялся на войну, а Анжела была вашей невестой, она уже чувствовала, чем я был для нее на самом деле, но было поздно! Прошло несколько лет, и однажды злой демон шепнул мне, что погубить вас можно только игрой, и вот для чего сделался я игроком — последовал за вами в Геную — и всего достиг! Идемте же к вашей жене!

Менар, совершенно уничтоженный, стоял перед Дюверне, чувствуя в груди целый ад.