Кровь бросилась Лоре в лицо. Знаменитый философ и экономист был ее кумиром. Но она даже подумать не могла, что когда-нибудь будет запросто сидеть с ним за одним столиком и выслушает его признание за удачно поданную идею. Неужели он прилетел из Европы, где живет уже двадцать лет, чтобы выступить на благотворительном вечере? Все-таки быть богатым и знаменитым неплохо. Сколько возможностей открывается! Со сколькими интересными людьми можно познакомиться!

— Я счастлива вас снова видеть в Америке. Надеюсь, вы еще побудете здесь недолго?! — с жаром воскликнула она.

Сидящая рядом дама улыбнулась.

— Думаю, великое светило на сей раз задержится на нашем скромном небосклоне. Мистеру Лису предложили прекрасные условия для работы на два года в библиотеке Конгресса.

— Имею честь говорить с его супругой? — любезно поинтересовалась Лора.

Дама покраснела и рассеянно оглянулась.

— Простите, я не представилась. Я Патриция Ройт, жена сенатора Ройта и председательница Комитета помощи ученым и литераторам. На наших вечерах жен сажают отдельно от мужей. Но для нашего дорогого академика мы сделали исключение и посадили его с супругой. Леди Дорис Берли — Изабель Лис. Леди Лис — леди Берли. Извините, что я сразу не представила вам всех, но вы так быстро вступили в дискуссию с господином Прайсом.

Женой великого философа современности оказалась та самая девица с ключицами, выпирающими, словно концы вешалки из бретелек платья. Она с кислой миной протянула Лоре длинную ладонь с тонкими, но цепкими пальчиками.

Блин, прямо вторая крошка Арлетта, удочеренная любовница старины Сартра. О чем мудрый Лис с ней говорит в промежутке? Или у старика промежуток начал длиться всю оставшуюся жизнь? Тогда вообще не понятно, зачем ему этот точильный станок? Хотя он философ. А кредо философа гласит, что лучше есть в компании свежего цыпленка, чем в одиночестве глодать старую курицу. Но как экономист, он многим рискует. Впрочем, если считать этого цыпленка вложением капитала.

И хотя мысли Лоры были несколько циничны, на лице ее блуждала быстро перенятая светская лучезарная улыбка. Желчного господина справа звали Дмитрий Волин, он был из русских эмигрантов последней волны. Год назад ему за былые заслуги в борьбе за права человека присудили одну из учрежденных кланом Берли премий. Волин был приглашен не по платному благотворительному билету, а как обладатель премии Берли, к тому же он был почетный член различных политических комитетов.

— Вы тоже пришли с супругой? — обратилась к нему Лора, чтобы не обидеть соседа невниманием.

— Нет. Я один. Моя первая жена бросила меня еще в Москве задолго до отъезда. А здешнюю, американскую, я сам оставил. Так и не смогли договориться. Может быть, мой английский так плох, что она меня совсем не понимала, а я не понимал, почему она сердится.

Лора не знала, как реагировать на этот неожиданный поток откровенности. Но, наверное, у русских так принято. Когда она читала Достоевского, ее всегда поражало, что герои начинают первому встречному тут же рассказывать о своих очень интимных переживаниях.

— Сочувствую, — проникновенно ответила Лора и подумала, что все эти великосветские тусовки на самом деле довольно-таки утомительная работа и надо контролировать каждое слово.

Дмитрий, видимо, решил, что у них завязались особые доверительные отношения. Он наклонился к ее уху и сообщил, что сидящий за соседним столиком известный политолог правого толка — агент русской разведки еще со времен КГБ.

— Неужели? — ответила Лора и вдруг поймала себя на том, что отвечает, как типичная светская снобка, которых она раньше презирала.