Теперь все, осталось последнее дело, не мог он мимо такого пройти, не мог!

Ну ничего, еще совсем немного осталось, и можно будет передохнуть и насладиться заработанным.

Маленькая глупая секретарша с работы этого Гуревича разболталась — хоть что-то сделали нормально, якобы неожиданное увлечение девушкой, пара подарков, конфеты. Цветы, кафе и информация вся на блюдце! Этот Иван Федорович и его друг, некто Корнеев, работают в компании с регионами, постоянно в командировках, на фирме почти не появляются, но оказывается, они самые удачные менеджеры. Корнеев в данный момент в командировке. Дальше все просто, на квартире Корнеева никого не было, но узнали, что он купил другую квартиру в центре и там сейчас идет ремонт. Проверили и нашли неуловимую парочку.

Мужик не нужен, но посмотреть на него интересно, а с мадам Романовой он через несколько часов улетит.

Месяца через три-четыре он станет еще богаче и свободен ото всех и от всего!

Он просматривал бумаги — что оставить, что уничтожить, складывал в небольшой ящик всякие любимые привычные безделушки — сюда он уже не вернется.

Кто-то вошел в кабинет.

— Я сказал, не тревожить! — отчитал он.

И повернулся.

На пороге стояли двое незнакомых мужчин.

Подкосились колени, он тяжело опустился в кресло. Из ослабевшей руки выпала пачка еще не просмотренных документов и разлетелась листами по полу.

Михаил Львович с трудом поднял руку, прикрыл ладонью глаза.

И заплакал.

Саша проснулась с ощущением неуютности. Открыла глаза и сразу поняла причину этого ощущения — больничный запах, белая палата.

«Что случилось?! Папе стало хуже и я осталась ночевать в больнице?»

Она резко села на кровати, голова закружилась.

Возле койки, на которой она находилась, на стуле спал Иван, вытянув ноги и сложив руки на груди.

Сашка сразу все вспомнила. Это не папе стало хуже — папы уже нет.

Хуже, по всей видимости, сейчас ей.

Заныло левое предплечье, она посмотрела на руку и обнаружила белую повязку.

Так! Что происходит?

— Гуров!

— Что? — сразу проснулся он, сел ровно и потер лицо руками. — Заснул. Рука болит?

— А что, должна? — поинтересовалась Сашка.

— Не знаю. Вроде бы нет, тебе сделали обезболивающие уколы и успокоительные тоже.

— Что это значит? — спросила училка у хулиганистого ученика, указав на повязку.

— А ты не помнишь?

— А я бы спрашивала?

Он усмехнулся: бойцовский дух — это вам не фунт изюму, это, знаете ли, характер! У госпожи Романовой с непримиримыми бойцовскими качествами, пожалуй, даже перебор малехо!

— Тебя ранили в левую руку, с внешней стороны. Ничего серьезного и смертельного — пуля прошла навылет, не задев кость и артерию, только пробила мышцу.

— И каким образом эта пуля в меня попала?

— Я в тебя выстрелил.

— Ты?

— Я

— Поня-ятно. А Юрий Николаевич?

— Пройдя через твою руку, пуля попала ему в сердце.

— Он умер?

— Да.

— Ты промахнулся? Случайно попал в мою руку?

— Нет, не промахнулся, Саш, я хорошо стреляю.

— Ты что, снайпер? Спецназовец какой? — бушевала Сашка.

— Нет.

— Что нет? — притормозила она.

— Все нет! Все, что ты уже сказала и еще собираешься сказать, — я не спецназовец, и целился я именно в твою руку, потому что стрелять надо было наверняка, голову он грамотно прятал за тобой и закрывался тобой правильно.