— Присаживайтесь, — показал он Вениамину Л. на одинокий стул неподалеку от стола, прежде чем самому сесть в венское кресло.

Вениамин Л. послушно опустился на стул. Собственно, он даже уже приготовился попросить на то разрешения — так он устал от этого получасового перехода с ползанием на брюхе, и послушность его была более исполнена радостного довольства, чем угрюмой покорности.

Он опустился, с тайной радостью предвкушая отдых телу, и тут же оказался на земле, больно ударившись копчиком. Это под ним, громко вскракнув, развалился стул.

Те двое, что привели его, не хохотали — ржали. Хватаясь за животы и мотая головами. Господин за столом тоже смеялся, но сдержанно, с достоинством, и лишь поглаживал от полученного удовольствия усы.

— Что за стул вы подсунули? — отсмеявшись, с суровым видом посмотрел он на тех двоих. — Дать сейчас же такой, чтоб корову выдержал.

Те двое схватили от стенки другой стул, живо поднесли его к Вениамину Л., усадили на него, нажав на плечи, так же живо подобрали обломки кракнувшего стула, кинули их к стене, где стоял целый стул, и, сунув руки в карманы, замерли в вольно-напряженных позах.

— Видите, в каких условиях существуем, — сказал Вениамину Л. господин за столом. — Жуть! Разве это существование?

Вениамин Л. внутренне поежился. Он не знал, должен ли отвечать. А если должен, не знал, что ответить.

Но его ответ господина за столом, видимо, не заботил.

— Что, — произнес он после непродолжительной паузы, — как самочувствие?

Вениамин Л. снова внутренне поежился. Он снова не знал, что ответить.

Но господина за столом, очевидно, не интересовал его ответ и на этот вопрос.

— Вижу, вижу, — быстро проговорил он, — нормальное самочувствие, сыт, здоров, готов к действию.

— К какому действию? — спросил наконец Вениамин Л.

— Это я вообще, — сказал господин за столом. — Хотя необходимо и кое-что конкретное, вы правы.

— Что конкретное? — вновь спросил Вениамин Л.

— Не торопитесь. — Господин за столом сделал осаживающий жест рукой. Или это правильнее было бы назвать лапой? Для руки ладонь была слишком коротка, и коротки пальцы, и как-то подобраны, подогнуты внутрь, не сложены в кулак, а именно подобраны. — Я вам сначала должен кое-что объяснить. Чтобы вы уяснили вашу задачу как следует. И чтобы прониклись всей ее важностью. В том числе и всей сложностью вашего положения.

— Какого моего положения? Какой сложностью? — пробормотал Вениамин Л. — Я не понимаю.

Господин за столом согласно покивал:

— Сейчас поймете. Вы знаете, кто вы?

— Кто я? — эхом отозвался Вениамин Л.

— Вы не знаете?

Вениамин Л. помолчал. Он не понимал, о чем его спрашивает господин за столом.

— Я — это я, — проговорил он потом неуверенно.

Те двое, что привели его сюда, засмеялись у него за спиной. Вениамин Л. оглянулся на них, — в оскале их ртов было особое, живое довольство. Как бы они хорошо сделали некую работу, и своими словами Вениамин Л. невольно признал ее высокое качество.

Движение усов господина за столом выдало те же чувства.

— Вы человек, — сказал он. — Понимаете, что это такое?

Вениамин Л. напряженно смотрел на него. Человек? Нет, он не понимал. Имя, имя, вспомнил он. Перед тем, как эти двое позвали его, чтобы кинуть куриную ножку, он думал о том, как его зовут. Но как — так у него и не вышло отыскать в себе своего имени.

— Как меня зовут? — вместо того, чтобы ответить на вопрос господина за столом, спросил он.