— Да так, — ухмыляется парень и добродушно смеется. — Пропал, вот и все. Иду, эта, я полчаса назад в сарай, вижу — барчонок лежит, продрогший у дров-то, скорчившись, весь посинелый и слезки на щеках. Видать, плакали… Лежит и спит…

— Посинелый… слезки… спит… — растерянно повторяет Счастливчик и весь дрожит, как в лихорадке.

— Я его будить… Он, сердешный, на головку жалится. Головка, вишь, у него заболела… Надо думать, заболит! Два часа дрыхнуть в холодном сарае…

— Ах! — роняет Счастливчик, и зубы его стучат, и весь он трепещет, как былинка от бури.

— Господи! Куда же вы его дели? — стоном срывается с его похолодевших губ.

— Домой отправил. Взял и отвел домой. А мамаши его не было, значит; за ним чтобы идти, из дому вышли. И не знают мамаша, что болен их сынок.

— Болен? — глухо вскрикивает Счастливчик, и точно невидимые когти разрывают его сердце на десятки кусков.

— Горячий… известно болен! Как до постельки добрался, так и повалился навзничь, а сам-то синий, ровно мертвец, — предупредительно докладывает парень.

— Синий, ровно мертвец! — эхом отзывается в груди Счастливчика, и, не помня себя, он кидается в класс.

Все разошлись по домам. Гимназия опустела. Только трое из «мелочи» играют в перышки на задней скамейке.

— Ну, что, нашли Голубина? — осведомляется Янко, и тревожно поблескивают его хохлацкие глаза.

— Нашли… болен дома… из-за меня болен Голубин, — едва находит в себе силы ответить Счастливчик, падает на скамейку и рыдает на весь класс.

ГЛАВА XXXIII

Внизу в швейцарской происходит другого рода история. Monsieur Диро, как ни в чем не бывало, приехал, ничего не подозревая, за Счастливчиком, и вдруг…

— Они наказаны. Их не пускают, — объявляет ему швейцар.

Счастливчик наказан? О, этого не может быть! Это какое-то недоразумение. Маленький Счастливчик не может быть наказан. Это какая-то чепуха!

Monsieur Диро говорит на своем французско-русском, непонятном, как китайский язык, наречии. Швейцар возражает по-русски, и оба волнуются, не понимая друг друга.

К счастью, в швейцарскую входит классный наставник и, на вопрос взволнованного гувернера, предупредительно поясняет, что ученик Раев получил единицу, плясал и трубил в классе и за все это оставлен в гимназии на два лишние часа. Monsieur Диро ужасно удивлен.

— О, — лепечет он чуть внятно, — такий малют, такий хорошая мальчугашик и вдруг единишка и трюба!.. Не понимай! О, как это шесток! Как шесток таково наказаль!

Но еще больше волнуются дома, когда в обычное время возвращения из гимназии не видно знакомых санок, запряженных Разгуляем. Бабушка, всегда поджидающая у окна своего любимца, приходит в невероятное волнение.

— Няня! Няня! Поезжай в гимназию узнать, что случилось с Кирой и monsieur Диро… Да бери извозчика, няня, и скорее, скорее!

Няня охает, ворчит, надевает свою допотопную, на лисьем меху, шубу и едет. Проходит еще полчаса томительного ожидания. Ни няни, ни Счастливчика, ни monsieur Диро не видно на горизонте.

Бабушка в отчаянии.

— Аврора Васильевна! Ради бога, отправляйтесь туда узнать, в чем дело, что случилось, — умоляет бабушка Лялину и Симочкину гувернантку.

Аврора Васильевна любезно соглашается исполнить бабушкино желание и уезжает.

Еще полчаса. Никого нет. Напряжение достигает ужасных размеров.

Попадается на глаза Франц. И Франца тоже командируют в гимназию.