После возвращения Энн я тоже совершаю прогулку в сад, в маленькое укрытие, увитое розами, которые совсем не маскируют запах.

Шад поднимается, когда я возвращаюсь в дом.

— Нам пора в Лондон, — объявляет он. — Спасибо за гостеприимство, миссис Пайл, и мои извинения за… гм… вторжение. Дамы, прошу.

Энн с тоской смотрит на Эмму. Я знаю, что она очень хочет поцеловать девочку.

Поэтому я подхожу и целую ее в мягкую щечку, Энн делает то же самое. Потом я целую липкую мордашку Тома. Он от застенчивости прячет лицо в сюртук Шада.

Шад гладит его по голове и открывает перед нами дверь. Карета ждет, сзади привязана лошадь Шада.

Он подсаживает меня и Энн в карету. Энн мечется, и я настаиваю, чтобы она села по ходу движения. Шад садится рядом со мной напротив нее.

— Как вы узнали, где мы? — спрашиваю я. Он пожимает плечами:

— Я следовал за каретой. Я приехал бы раньше, но Шеба на въезде в деревню потеряла подкову, на постоялом дворе я встретил Мэтью и Джеймса. Они сказали, где вы.

— И вы думали?.. — Но я не могу говорить об этом, когда Энн сидит напротив меня. С тех пор как Шад утихомирился, она постоянно бросает на меня укоризненные взгляды. Знаю, она подозревает, что я сказала ему, куда мы поехали, и, хуже того, возможно, теперь решила, что я испытываю симпатию к ее мужу. Но откуда у Шада эта идея? Я не разбрасываю повсюду носовые платки с вышитой земляникой, как Дездемона. Я едва разговариваю с Бирсфордом, и то только по необходимости; вспомнив, что сегодня вечером мы обедаем с Энн и ее мужем, я едва не застонала от досады и расстройства. Я предвижу вечер, полный словесных ловушек (Шад), укоризненных взглядов (Энн) и, самое худшее, глуповатой жизнерадостности (Бирсфорд).

Шад зевает и закрывает глаза. Его голова резко падает мне на плечо, я вздрагиваю, но он крепко спит.

Энн смотрит в окно. Она не хочет разговаривать со мной, и я обижена, что она так и не поблагодарила меня за организацию этой злосчастной поездки. К тому же мое платье, возможно, безнадежно испорчено (я упрекаю себя за меркантильность, но это платье мне нравится).

Карета покачивается и подпрыгивает. Голова Шада скатывается с моего плеча на грудь, потом он кладет голову мне на колени. Я уверена, что всего несколько дней назад это привело бы к непристойностям, если бы мы были одни.

— Скверно пахнет, — бормочет он.

— Это из-за ребенка.

— Я другого и не предполагал.

Голова у него горячая. Я кладу руку ему на лоб.

— Вам нездоровится, Шад?

Он отталкивает мою руку, чешет затылок, сбив галстук, и снова засыпает.

Энн вытаскивает из сумочки вышивку. Я в полном восхищении. При таких обстоятельствах, даже в карете с прекрасными рессорами, мои навыки в шитье ждало бы суровое испытание. Я наверняка пришила бы рукоделие к своей юбке.

— Ты в порядке? — шепчу я ей.

— Вполне.

— Я сожалею о… — Я киваю вниз на спящего у меня на коленях мужа, который горит огнем. Несмотря на мой гнев и печаль, я чувствую к нему странную нежность.

— О, он настоящий герой, — бормочет Энн с легкой иронией. — Защищал свое доброе имя.

Я смотрю вниз. Шад спит.

— Энн, уверяю тебя, между мной и Бирсфордом никогда ничего не было. Не знаю, почему Шад так думает. Возможно, потому, что я была в вашей ложе одна и в маске.