О.: Господин Сампшн, простите, что я вас утомляю, но я точно хочу подчеркнуть, что я не идиот, я очень четко понимаю, что даже в 1999 году у меня было понимание, что все растет, что компания стоила бы в Штатах 50 миллиардов, если ее поместить в какую-то защищенную юрисдикцию, в защищенную страну. Вы думаете, что я по собственному желанию продам эту компанию по оценке 2,6 миллиарда, потому что мы 50 % продали за 1,3 миллиарда? Совершенно невозможно такую позицию иметь.

Только угроза, только то, что Глушков был в тюрьме, под давлением того, что он может быть убит, и многие примеры с другими бизнесменами, которые оказались в тюрьме, вы хорошо знаете. Как можно представить то, что я такой идиот, продаю хорошему парню господину Абрамовичу мою долю, мою и Бадри, за 1,3 миллиарда долларов? И через три года Абрамович ее продает за 13 миллиардов. Вы думаете, я совершенно сумасшедший, да?

В.: Я задал вам вопрос относительно того, как вы излагаете эти факты. И сейчас я пытаюсь выяснить, почему вы никогда публично ничего не говорили ни об угрозах, которые якобы вас заставили продать акции «Сибнефти», и впервые об этом сказали через много лет после 2001 года. Вот в этом документе вы сказали, что причина заключается в том, что Бадри вел переговоры с господином Абрамовичем. Вы здесь не говорите, как вы говорили сегодня утром, что причина заключается в том, что вы не хотели усложнять жизнь в Москве для Глушкова.

О.: Господин Сампшн, у меня много причин не делать этого, и все причины… если хотите, я могу их снова повторить. Причина заключалась в том, что, во-первых, первый приоритет состоял в освобождении Николая. Я считал, что Абрамович будет бороться за то, чтобы он остался в СИЗО, уже не Путин, а сам Абрамович. И поэтому я пытался Абрамовича как бы задвинуть в сторону, потому что я знал, что если Абрамович придет к Путину, думая о своих собственных интересах, он повлияет на Путина и заставит его занять более агрессивную позицию, вот в чем суть.

В.: Тогда посмотрите. Это статья в «Коммерсанте». Это через полтора года, в июле 2005 года, вы публично заявляете, что вы будете подавать вскоре в суд против господина Абрамовича. И вы говорите, что: «Эксперты, мои юристы оценили мой ущерб при продаже активов… Я вынужден был это сделать под давлением Путина, Волошина и Абрамовича. Это был фактически рэкет. У меня есть доказательства того, что причинами этого были политические соображения». И дальше вы говорите: «Момент для подачи иска выбран неслучайно, публичное мнение в Англии в отношении Путина изменилось. Они считали, что его действия привели к экономическому росту России. Сейчас публичное мнение таково, что в России начинается политическое преследование, и значит, это было именно при Путине». И вот когда вы выступили с этим заявлением, господин Глушков находился в Москве. И вас не заботило, что это плохо скажется на его безопасности.

О.: Был второй суд, уже кассационное производство. Это был очень чувствительный момент для Глушкова. Насколько я помню, Глушков в то время… сейчас, минуточку. Когда его выпустили? Да, в это время. То есть это значит, он уже не в тюрьме был. А посадить человека в тюрьму сложнее, чем освободить из тюрьмы. И он был в тюрьме не потому, что он опроверг то, что они раньше пытались доказать, а потому, что он пытался убежать из тюрьмы. Вот окончательный вывод, к которому они пришли.

В.: Вы сегодня утром говорили, что причина, по которой у вас ушло столько времени на то, чтобы вы начали выступать с публичными заявлениями, потому что вы не хотели ничего делать до тех пор, пока Глушков не окажется за пределами России в безопасности. В это время он еще не был в безопасности за пределами России, и вы тем не менее говорили, что вы намерены подать иск на Абрамовича к сентябрю того года.

О.: Да, хочу подчеркнуть, в это время Глушков уже не был в тюрьме. Конечно, как вы видите, мотивировка тут чисто политическая, потому что я установил связь с позицией Путина в то время, и, конечно, это Глушкову не помогает.