Некоторое время они стояли молча, а потом до нее дошло, что он не собирается уходить. Джой стало настолько не по себе, что мурашки забегали по спине. Никогда она не испытывала такого смущения, как накануне вечером, а теперь оно возвращалось к ней, как навязчивый запах. Почему он не оставит ее в покое? Оставит с ее унижением? Бей Лин замешкалась в дверях, но Джой намеренно проигнорировала ее. Она не станет предлагать гостю напитки.

– На самом деле, – начал он, – я хотел пригласить вас на прогулку. Или сыграть в теннис. Нашему капитану дано особое разрешение пользоваться кортами внизу, в Козуэй-Бей.

– Нет, благодарю вас.

– А нельзя ли попросить вас показать мне некоторые из местных достопримечательностей? Я никогда не бывал в Гонконге.

– Очень жаль, но я как раз собиралась уйти, – ответила Джой, по-прежнему не решаясь на него посмотреть.

Наступила долгая пауза. Он явно пялился на нее. Она это чувствовала.

– Что-то интересное?

– Что-что?

Джой слышала, как сильно колотится у нее сердце. Почему он не уходит?

– Вы сказали, что уходите. Просто… хотелось бы знать… куда?

– Еду кататься верхом.

– Кататься верхом? Здесь есть лошади?

Уловив энтузиазм в его голосе, Джой подняла глаза.

– Не здесь, – сказала она. – По крайней мере, не на острове. На Новых территориях. Друг моего отца держит там конюшню.

– Не возражаете, если я поеду с вами? Дома я немного езжу верхом. А сейчас мне очень этого не хватает. В сущности, я уже девять месяцев не видел лошадей.

Он произнес это с тоской, с какой большинство военных говорят о своих родных. Его лицо словно распахнулось, довольно резкие черты смягчились. Поневоле Джой подумала, что он как-то по-взрослому красив.

Но этот человек видел, как она опозорила себя на террасе.

– У меня есть автомобиль. Я могу вас подвезти. Или просто поехать за вами следом, если это более… удобно.

Джой понимала, что мать придет в ужас, узнав от Бей Лин о том, что мисс Джой уехала на машине с незнакомым мужчиной, но останься она на весь день под пятой матери, отражая ее нападки, это будет намного хуже.

Как же восхитительно было нестись по пустынным дорогам с этим незнакомым высоким веснушчатым мужчиной, который, не дожидаясь ее неловких слов, как другие офицеры, без умолку говорил сам. Говорил о своих лошадях в Ирландии – странно, что у него не было ирландского акцента, – о просторах охотничьих угодий своих родных мест, по сравнению с которыми невыносима нескончаемая скука замкнутого пространства корабля, когда на многие месяцы втиснут с одними и теми же людьми в один и тот же мирок.

Джой не слышала прежде, чтобы человек так говорил – не прибегая в речи к бесконечным обрывочным суждениям, как большинство офицеров, с которыми она общалась. В искренних речах Эдварда не было сумбурности. Он говорил как человек, долгое время лишенный общения, судорожно извергая целые предложения, словно утопающий, который ловит ртом воздух. Фразы у него перемежались взрывами громкого, утробного хохота. Время от времени он останавливался, поглядывая на нее словно в смущении от собственной несдержанности, и умолкал до следующей бурной тирады.