На следующий день я получил такую депешу:

«Многоуважаемый! Мы были страшно удивлены, обнаружив при разборке утренней почты ваше письмо, в котором вы запрещаете посылать вам журнал в дальнейшем. Верно, вы не обратили внимания на те выгоды, которые сулит „Счастливый очаг“? Поэтому мы позволяем себе послать вам последний номер журнала еще раз в надежде, что вы и в дальнейшем останетесь большим его доброжелателем, ибо одного только уведомления о том, что вы отказываетесь получать журнал, далеко еще не достаточно, чтобы прервать подписку. Вы тоже, без сомнения, пожелаете получить свою долю от тех преимуществ, которые предоставит вам „Счастливый очаг“.

— Браунинг! — взревел я.

XII

Это было мощное смертоносное оружие, но еще более мощным был внутренний голос, призывавший меня к самообороне. Заметьте, когда я готовился совершить убийство в первый раз,— я был почти невменяем. Но теперь я делал это в полном рассудке и твердой памяти. Рассыльного я сразил одним хорошо рассчитанным выстрелом — что ж, я человек горячий! Зато всех прочих, кого только удалось застать в редакции, я перестрелял без всякой злобы, как-то механически, говоря каждой жертве, что лично против нее я ничего не имею.

Мне точно известно: из-за большого числа убитых я не могу апеллировать к милости императора и скоро буду повешен в законном порядке.

Последние дни своей жизни провожу спокойно. Они омрачены только тем, что из тюремной библиотеки мне принесли почитать старую подшивку «Счастливого очага».

Вчера приходил адвокат, уведомивший меня, что мой маленький пасынок Феликс будет вручен в качестве приза одной из бездетных читательниц «Счастливого очага». Ведь журнал продолжает выходить! Насколько мне известно, его главная редакторша спаслась — она залезла в самоварящий агрегат «Нурсо».

Я полеживаю на соломенном тюфяке, вспоминаю былые дни, жену в сумасшедшем доме… Мне хорошо, и я с удовольствием дам себя повесить. Трудно поверить, но я даже рад своей участи. На этом свете меня интересует только одно — кому же достанется в качестве премии замарашка Феликс.

В дополнение к этой трагической истории приведем краткое извлечение из судебной хроники, опубликованной в одной из пражских газет, о казни господина Томаса:

«…Когда осужденного подвели к виселице и помощник палача связал ему ноги, он с циничной ухмылкой произнес следующие слова: „"Счастливый очаг" приносит в семьи счастье!“ — и показал на веревку!»

Таковы были последние слова этого преследуемого мужа, когда-то игравшего выдающуюся роль в чешской национальной жизни.