— Я что-то не понимаю. Вы меня увольняете?

Около первой рамки возникла вторая — контракт Богдана, тоже с высвеченным параграфом.

— Нет, мар Кодьяк, не увольняем. Просто приводим в исполнение вот эту статью, дающую нам право выкупить ваш контракт в любое время и по любой причине.

— Это потому, что я немного подрос? Но я уже записался на выходные в молодил ьную клинику. Можете проверить. К понедельнику мне опять будет одиннадцать лет одиннадцать месяцев, будьте спокойны.

— Нам известно о вашем созревании. — Заведующая показала в улыбке редкие зубы. — Мы хотели именно его указать как причину разрыва контракта — но как любящие родители не стали пачкать ваше личное дело.

— Тогда почему? Разве я плохо работаю?

— Дело не в вашей работе. Принимая вас, мы рассчитывали, что за двадцать четыре месяца составим полную модель вашей личности, а следующие двенадцать будем проверять, насколько эта модель верна. Эти расчеты оказались в корне ошибочными. Ваша несложность, не сказать бы простота, просто поражает, мар Кодьяк. Мы затратили всего полгода на создание вашей точной копии и можем предсказать вашу реакцию практически на все случаи жизни. Следовательно, мы в вас больше не нуждаемся.

У Богдана перед глазами все помутилось. Он не знал, что сказать, и брякнул первое, что пришло в голову:

— Сегодня, может быть, так и есть, а завтра? Моя личность развивается, знаете ли. Не успеете оглянуться, как ваша копия устареет.

— Ха-ха. мы так и знали, что вы это скажете. — заведующая достала из папки листок бумаги. — Даже записали. Хотите взглянуть? — Богдан молчал, и она снова закрыла папку. — Ваша эволюция нас ни в коей мере не интересует, мар Кодьяк. Для изучения развития и взросления человека у нас есть другие контрольные экземпляры. На вас мы изучали нечто совершенно иное, а именно остановленную в развитии личность. Представьте только: двадцатидевятилетний мальчик, который так и не вырос, балованное лотерейное дитя стареющего чартера; чартист, мечтающий о приключениях, но ровно ничего не делающий, чтобы их испытать; девственник, влюбленный в гологолли до такой степени, что на реальных девушек не обращает никакого внимания. — Заведующая поковыряла ногтем в зубах, дав Богдану шанс выдать еще один заранее известный ответ. Он, скрестив руки, гордо молчал. — Вы обижены, — резонно предположила она, — хотя и знаете, что все это правда. Мысленно вы желаете мне смерти. Вы полагаете, что мы вас совершенно не знаем, и очень хотели бы заполучить в руки эту нашу модель. Вот тогда бы вы нам показали, верно? Хорошо, — сказала она, когда он промолчал и на этот раз. — Познакомьтесь с Богданом Кодьяком.

Рядом возник точно такой же стул. На нем развалился маленький тощий мальчишка, разглядывающий Богдана с прищуром.

— Что, страшно? — спросила женщина.

— Ну, даже и не знаю.

— Да ты вообще ни фига не знаешь. — Ложный Богдан без всякого предупреждения спрыгнул со стула, с воплями пронесся по комнате, пиная бумажно-картонные залежи, снова залез на стул и зевнул.

— Теперь легче? — спросила заведующая, глядя на реального Богдана.

Он вынужден был признать, что ему действительно полегчало.

— Но вы до сих пор не убеждены.

— Правильно. Да какая разница, все равно вы меня выгоняете.

— Есть один способ остаться. — Заведующая откинулась на спинку стула.

— Правда? — насторожил уши Богдан.