Следующий вопрос Сэйвила удивил меня не меньше первого:

— А тот, другой джентльмен, тоже приезжал на занятия или постоянно жил у вас в доме?

— Тот, другой, — ответила я ледяным тоном, — был из Лондона, поэтому останавливался в этом доме.

Что за дурацкий разговор — уж не беспокоится ли он, что ему негде будет переночевать? Или просто мучительно ишет, о чем бы еще со мной поговорить?

Словно в подтверждение моей догадки Сэйвил спросил:

— И сколько лет этому джентльмену?

— Примерно мой ровесник. Но не думаю, милорд, что это должно вас интересовать.

— Пожалуй, нет, Гейл, — ответил он примирительно. — Однако зная о нашем суетном мире немного больше, чем вы, хочу сказать, что вы подвергаете себя некоторой опасности, предоставляя кров совершенно незнакомым людям.

Кровь ударила мне в лицо. Так вот о чем печется благородный граф! О моей нравственности! А он сам? Разве не он прошедшей зимой провел два дня и две ночи в этом самом доме? Какая наглость! Какое лицемерие!

— Эти незнакомые люди, милорд, — отчеканила я, — приезжают сюда для занятий верховой ездой и ни для чего больше. Могу заверить вас, что в этих стенах не происходит ничего непристойного.

— О, я далек от мысли заподозрить нечто подобное, — извиняющимся тоном сказал он. — Но те лица мужского пола, которым вы даете приют… Кто может знать…

Немного остыв, я внимательно посмотрела на него:

— Хотите сказать, что кто-то из моих клиентов может позволить себе?..

Как и Сэйвил, я не договорила фразу до конца, но мы оба понимали, о чем идет речь.

— Случается всякое, — ответил он уклончиво. — А вы, по существу, беззащитны здесь, Гейл. Макинтоши стары и беспомощны, Никки — ребенок.

Я начинала думать, что в его словах есть какой-то резон, но думать так было неприятно и даже унизительно.

— Чепуха, — сказала я беспечно, — мистер Кертис вел себя безукоризненно все время, что жил в этом доме.

Однако теперь я уже не могла не вспомнить взгляды, которые он иногда бросал на меня, особенно вечерами, и его не слишком изящные комплименты.

— Разве в городе не появилась хотя бы одна приличная гостиница? — спросил Сэйвил.

«Да хватит об этом!» — мысленно воскликнула я, и невероятное предположение мелькнуло в моем мозгу: не хочет ли граф сказать, что мне следует опасаться всех мужчин, кроме него самого, а его можно не только не опасаться, но и… Нет! Я не имею права так думать, он не давал ни малейшего повода для этого… И, если уж быть до конца честной, то все наоборот: именно мне хотелось бы… да, хотелось, чтобы этот повод он так или иначе дал… О Боже, что я такое говорю самой себе!

Я покачала головой и ответила на его вопрос о гостиницах:

— Ничего подходящего, чтобы остановиться на несколько дней.

— И все же, — сказал Сэйвил уже не так серьезно, как раньше, — имейте в виду, что любой представитель сильного пола старше семнадцати лет весьма опасен для вас.

Откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди, я вгляделась в его янтарные глаза и запальчиво произнесла:

— Уж не следует ли мне, милорд, отправить вас переночевать в конюшню?

Он улыбнулся, и мне на мгновение стало не по себе от этой улыбки.

— К счастью, — сказал граф, — у каждого правила есть исключения. Одно из них вы видите перед собой.

Знаете, что я почувствовала после этих слов? Сожаление, вот что.